Незаконнорожденная

И все-таки в глубине сердца он не мог с этим смириться и приходил в ужас при виде чужой боли, никому не нужного кровопролития и бессмысленных разрушений. Преследование французов по дорогам Испании через сожженные и разрушенные города и деревни завершилось битвой при Талавере[97]. И Джонатан оказался в числе тех легких драгун, которые шли галопом навстречу противнику и свалились в скрытый в тростнике ров

[98]. Джонатан вылетел из седла и, падая на землю, услышал, как хрустнули передние ноги коня – после Сулеймана он больше не давал своим лошадям клички, – ржание несчастного животного врезалось, словно нож, в повисший над полем сражения дым. Джонатан, не моргнув, приставил пистолет к голове коня и нажал на курок. При Талавере французы превосходили числом англичан и португальцев почти в два раза, но те все равно одержали верх. Потом в извещениях о военных действиях, развешенных на дверцах почтовых дилижансов, это сражение именовалась «великой победой». Поле боя имело почти четыре мили в длину и две в ширину. Когда на нем загорелась сухая трава, многие из раненых с обеих сторон сгорели заживо. А те, кого пощадил огонь, умерли от жажды под палящими лучами безжалостного испанского солнца. Джонатану пришлось немало петлять среди трупов, лежавших с разинутыми ртами, в которых виднелись почерневшие языки, прежде чем он отыскал капитана Саттона, лишившегося сознания после того, как его ударил в голову ком земли, подброшенный в воздух пушечным ядром. Джонатан оттащил его в тень пробкового дуба и сидел рядом, пока друг не очнулся. Раненый французский стрелок, приковылявший к их дереву, чтобы укрыться под ним от жары, поделился с ними водой и табаком. Потом они сидели рядом и обменивались репликами относительно того, что хорошо бы выбраться из этого пекла и поискать еды, а их глаза слезились от дыма, поднимающегося от обугленных трупов павших товарищей.

После битвы при Талавере сэр Артур Уэлсли стал лордом Веллингтоном[99]

. К французам в Испанию прибывали все новые подкрепления, однако испанские герильясы[100] и португальские партизаны атаковали их повсюду, перерезая горло часовым и нападая на небольшие отряды. Английская армия то наступала, то отступала, и движение войск, перешедших границу с Испанией, напоминало морские приливы и отливы. К концу года солдат стало интересовать не то, когда начнется очередная битва, а то, когда им удастся поесть. Они продолжали грабить и мародерствовать, а их продолжали вешать. К исходу осени над армией нависла угроза голода. Джонатану пришлось проколоть кончиком сабли новые дырочки на ремне, когда тот стал слишком широк для его постройневшей талии. Обе воюющие стороны высылали для поиска провианта партии фуражиров, которые при встрече вежливо приветствовали друг друга и обменивались сведениями относительно местности, запасов питьевой воды и пригодности здешних растений для питания. Джонатан не раз задумывался о том, что произошло бы, случись заключить мир не только фуражирам, но и остальным солдатам. Что, если бы они отказались друг в друга стрелять? Эта мысль была такой горькой и вместе с тем сладостной, что однажды капитан Саттон застал его плачущим. Джонатан сидел на грязной земле под осенним дождем и плакал, словно дитя.

– Вставайте, майор Аллейн, – участливо проговорил капитан. – У вас лицо мокрое от дождя, и солдаты могут подумать, что вы плачете. А им это совсем ни к чему.

Он подхватил Джонатана под мышки, заставил встать и почти насильно увел подальше от солдат, которые с отчаянным легкомыслием устроили танцы под скрипку и флейту, нечто вроде гулянки по случаю дня рождения короля Георга III. Это было десятого октября 1810 года, на пятидесятом году его правления. Они недавно забили и освежевали хромого осла, которого отступающие французы бросили на произвол судьбы. Джонатан сидел в палатке и ел жареное мясо, вспоминая о Сулеймане и Элис.

Весной следующего года в конце первого дня битвы при Фуэнтес-де-Оньоро[101] было заключено перемирие, чтобы обе стороны могли собрать погибших и раненых в этом полуразрушенном селении. Узкие улицы были так сильно завалены телами, что местами стали почти непроходимыми. Пробираясь по одной из них, Джонатан по неосторожности наступил на чью-то откинутую руку. Он посмотрел под ноги и увидел, что она совсем маленькая, не больше, чем у женщины или ребенка. Само тело было погребено под пятью или шестью другими трупами, поэтому Джонатан так и не узнал, чьи именно изящные пальчики хрустнули тогда под каблуком его сапога.