Неземное тело

— Артур, это действительно ты? — спросила «родственница» напряженным голосом. — Куда ты дел Альберта?

Корнеев поднял голеву и посмотрел на свою напарницу. Ее зрачки казались кончиками копий, готовых вонзиться в его сердце.

— Я отвез его в санаторий. Извини, Лайма, мы хотели подшутить над тобой. Но шутка не удалась. Видно, я чем-то отравился и почувствовал себя…

— И ты не ел желуди?

— Какие желуди? Ты что?

— Наверное, это был горячечный бред, — предположила Венера.

Она выглядела так, будто у нее самой подскочила температура. Щеки алели, губы пылали, глаза блестели ярко, словно она выпила шампанского.

«Может, оно и ничего? — с вялым оптимизмом подумала Лайма. — Пусть Венера соблазнит Корнеева, а ее муж захочет прикончить красавчика. Чем больше конфликтов мы породим, тем быстрее выплывут наружу все местные секреты». Ссоры, скандалы и столкновения губительны для всякого рода тайн. Их мутные волны выносят на поверхность обломки душевных кораблекрушений, которые до времени покоились на дне.

Самое ужасное, что гости не желали уходить, несмотря на все намеки Лаймы — тонкие и не очень. Ей страстно хотелось остаться с Корнеевым наедине. Тому же, напротив, этого очень не хотелось, поэтому он на полную мощь включил свое обаяние.

— Скажите, Артур, а чем вы занимаетесь? — задал наконец Граков тот самый вопрос, которого Лайма боялась больше всего.

Корнеев, который не умел правдоподобно врать, способен сочинить что-нибудь совершенно неудобоваримое, что не сможет проглотить даже очумевшая от него Венера.

— Я артист, — ответил он, накалывая на вилку сыр, который ему очень понравился. Он съел уже тарелку этого сыра и принялся за вторую.

— Что вы говорите?! — громко воскликнул Анисимов, и Лайма посмотрела на него с подозрением. Похоже, что он издевается.

— И где же вы играете? — Граков, напротив, принимал все за чистую монету.

Корнеев немного помолчал, дожевывая, потом пояснил:

— Я артист малых форм.

— Он снимается в рекламе, — поспешно сказала Лайма. — Пока что.

— Неужели? — привязался Анисимов. Ему доставляло удовольствие вынуждать их врать дальше. — И что же вы рекламируете?

— Всякое, — махнул вилкой Корнеев. — Ну, там… крем для обуви, антиникотиновый пластырь, овсяную кашу.

— Какую? — Анисимов даже лег грудью на стол. Ему страстно хотелось загнать афериста в тупик.

Корнеев перестал жевать. Овсянку он видел обычно только в тарелке, когда кто-нибудь варил для него кашу. А если даже покупал хлопья в магазине, то делал это по-мужски — искал на упаковке слово «Геркулес» и засовывал ее в тележку.

— А каковы ваши творческие планы? — спросил Анисимов, протянув руку и цапнув очередной кусок сыра прямо у него из-под вилки. — Кстати, что вы оканчивали?

— Бауманский, — ляпнул чистосердечный Корнеев, не дав себе ни минуты на раздумье.

«Немедленно в подвал, — решила Лайма. — Или нет, лучше пусть его прикомандируют к Ивану. А я уж тут как-нибудь сама… Хорош помощничек!»

— В артистической среде кого только не встретишь, — задушенным голосом сказала Венера. Брат-близнец нравился ей так сильно, что у нее заплетался язык.

«Надо подумать, какую пользу можно извлечь из этой неконтролируемой симпатии, — подумала Лайма. — Что ж, пора переходить к активным действиям. Другого выхода нет».

* * *

Список, который Медведю подготовили, включал двадцать четыре фамилии. Девять из них имели специальные пометки, отсылающие к сноскам. В сносках значилось: в настоящее время болен, находится в клинике (госпитале), на отдыхе (указывалось место). В двух случаях наличествовала запись: «…страдает старческим слабоумием».

Этих девятерых он оставил напоследок.

К концу первого дня работы по новому плану у Медведя окончательно испортилось настроение, а голова болела так, словно его тяжело контузило. А ведь он смог побеседовать лишь с двумя потенциальными источниками. Первым его собеседником был секретарь Московского областного комитета КПСС, который курировал сельское хозяйство. С насиженного теплого места, которое он занимал без малого двадцать лет, его убрал пришедший к власти Горбачев. Ему-то и был посвящен бесконечный, злой и бранный монолог бывшего высокопоставленного партийного функционера. На любые вопросы, в том числе и о достижениях района и одной, отдельно взятой деревни, он отвечал одинаково: «Все было хорошо, пока не пришел этот перестройщик». Далее следовали проклятия и не очень благожелательные пожелания в адрес Михаила Сергеевича, на которые бывший секретарь обкома оказался большой мастак.

«Поэтому у нас и жрать было нечего, — зло думал Иван, — такие вот демагоги всем управляли. Даже на вопрос ответить не может — только о своем».