Неземное тело

— Да ничего, — беззаботно махнул рукой Иван, — я об этом думал. Если в ФСБ — так мы, можно сказать, по их заданию и действуем. Если в милицию — та все равно в ФСБ передаст. И Орех по-любому прикроет нас.

— Иван, ты невозможен. Орех для того и поручает нам все это, чтобы не светиться самому на каждом углу.

— Ладно, — прервал их Корнеев. — Хорошо то, что хорошо кончается. Подводим итог.

— Да, — согласилась Лайма, — теперь итоги.

— Если верить, — она заглянула в свои записи, — Безбородову и Ершову, а верить им, мне думается, можно, здесь была лаборатория, которая занималась предположительно проблемами снов и сновидений.

— Или чем-то космическим, если верить не им, а тому глухому гному, — добавил Иван.

— Может быть, и так, но это менее вероятно.

— Почему? — поинтересовался Медведь.

— Те двое говорили аргументирование. Безбородов вообще был в теме, а первому секретарю кто-то из работников лаборатории проговорился с перепугу. Такое не выдумаешь. Как думаешь, Евгений?

— Согласен. Добавлю, что глухой гном похож на человека, который выдает желаемое за действительность. Представьте себе — он отвечает за оборонку и не знает, чем там у него в области целый институт занимается. Кстати, почему он его институтом назвал — там же лаборатория всего лишь была? Не в теме дед, ох, не в теме!

— Ладно, оставим пока так. Далее. Партийный вытрезвитель. Пардон, санаторий. Это вообще за гранью, но зато документально доказано.

— А лаборатория что — не доказана? — обиделся Медведь.

— Документально — нет.

— А фотография?

— Что — фотография? Какой-то человек там. Да мало ли кто это?

— В костюме, среди колхозников…— Корнеев с сомнением покачал головой. — Может, Иван и прав. Опять же — видны корпуса за деревьями. А этот тип, похоже, съемку хотел предотвратить. Правда, похоже.

— Корпуса на фото ничего не доказывают, — резонно возразила Лайма, — на них не написано, что это секретный объект. Будем считать фотографию косвенной уликой.

— И что же мы имеем в сухом остатке? — спросил Корнеев.

— Имеем? Первое — НАСА в лице Лейтера вряд ли интересовалось бы санаторием-вытрезвителем. Второе. Последние сведения о работах в лаборатории относятся к восьмидесятому году. Затем ее перевели в другое место. Сомнительно, что американцы пользуются такой протухшей информацией. Все-таки четверть века прошло.

— Значит? — нетерпеливо спросил Медведь.

— Значит, некоему Ивану Медведю объявляются благодарность за отлично проведенную работу и выговор за самодеятельность, которая могла окончиться скандалом, — отчеканила Лайма, и, посмотрев на расстроенное лицо Ивана, рассмеялась: — Ты молодец! Такую провернул махину — мало кто справился бы. Теперь иди и отдохни как следует.

— А дальше чем я буду заниматься? — Медведь снова был готов к решительным действиям.

— Завтра с утра отправишься в архив… — противным голосом начал Корнеев, и Медведь взглянул на него так, что его напарники, не удержавшись, расхохотались.

* * *

— Пойду разыскивать следы этого таинственного следопыта, — грустно сказала Лайма.

— Не хочется? — сочувственно спросил Корнеев.

— Не люблю с бабками общаться. А эта Пелагея Никифоровна одна только и может что-то рассказать о нем. Если вспомнит. Анжелика, ну, которая из магазина, говорила — милиция с ней билась, и никакого эффекта. «Не ведаю», — твердит, и дело с концом.

— Может, и правда не ведает? Сколько бабке лет?

— Лет сто. Но следопыт у нее не один раз квартировал, вдруг она его вспомнит. В общем, пожелай мне, друг Евгений, «ни пуха, ни пера».

— Желаю, — сказал Корнеев, погружаясь в Интернет.

Лайма хмыкнула и отправилась выполнять намеченное.

…Бабка жила на самом краю деревни, в очень старом доме, который так потемнел от времени, что стал почти черным. Снаружи он казался немного скособоченным и запущенным, однако внутри был чистенький и свеженький, словно его только что хорошенько отмыла и отдраила бригада уборщиц. Перед тем, как попасть внутрь, Лайма долго барабанила кулаком в дверь — бабка Пелагея была не только очень старой, но, вдобавок ко всему, почти глухой.

«Теперь понятно, почему от нее добиться ничего невозможно!» — поняла Лайма после того, как битых полчаса пыталась объяснить старухе, кто она и чего хочет. В ответ на ее многословные пылкие тирады раздавалось только каркающее: «Ась?» да «Чегось?».

«Надо что-то предпринять». — Лайма в отчаянии стала озираться по сторонам. Бабка стояла, сложив руки над передником, и молча смотрела на нее пустыми прозрачными глазами.

Ничего радикальнее, чем написать свой вопрос на бумаге. Лайме в голову не пришло. Однако виртуозно исполненная пантомима под названием «Дайте мне ручку и бумагу» на Пелагею Никифоровну никакого впечатления не произвела. Она стояла как истукан и упорно продолжала молчать.