— Я прикажу ее привезти, — сказала мисс Бисон. — Вы можете воспользоваться комнатой 4В. Подождите гам, мистер Ранситер, а я немедленно доставлю вам вашу жену. Чувствуйте себя как дома.
Ранситер нашел комнату 4В и принялся беспокойно расхаживать по ней. Наконец появился служащий моритория; на ручной тележке он вез гроб Эллы.
— Простите, что заставил вас ждать, — сказал он Ранситеру и немедленно приступил к монтажу электронных устройств, позволяющих установить связь.
Вскоре работа была закончена. Служащий еще раз проверил все, довольно кивнул головой и направился к дверям.
— Это вам, — сказал Ранситер, вручая ему несколько пятидесятицентовых монет, которые собрал в своих многочисленных карманах.
— Спасибо, мистер Ранситер, — сказал служащий моритория. Он взглянул на монеты и вдруг нахмурился: — Что это за деньги? — спросил он.
Ранситер долго разглядывал монеты. Он сразу понял, что имел в виду техник: деньги явно отличались от монет, бывших в обращении. “Чей это профиль? — задал он себе вопрос. — Кто изображен на всех этих монетах? Наверняка это не тот портрет, который должен быть на монетах. И все же человек этот не чужой для меня. Я его знаю”.
И вдруг он узнал этого человека.
“Интересно, что это значит? — спросил он сам себя. — Это самая странная вещь, которую я когда-либо видел. Большинство событий рано или поздно можно объяснить. Но как объяснить портрет Джо Чипа на пятидесятицентовике?”
Это были первые в его жизни деньги Джо Чипа. И, странное дело, предчувствие говорило ему, что если он осмотрит свои карманы и бумажник, то найдет их гораздо больше.
Но это было только начало.
Ноэль Роже
НОВЫЙ ПОТОП
Франсуа де Мирамар поднялся с места. Его преждевременно сгорбившаяся фигура отчетливо выделялась среди бенгальских роз и сверкающего хрусталя. Боковой свет, падающий из высоких окон, окаймлял его седые волосы серебряным сиянием.
Смех и говор сразу умолкли. Наклоняясь к маленьким девочкам и мальчику, только что приведенным к десерту, госпожа Андело, оделяя их конфетами, ласково заставляла их притихнуть.
Но де Мирамар не решался заговорить. Его взгляд по очереди останавливался на каждом из его внимательных слушателей: на жене, которая ему улыбалась, на его обеих дочерях, на сыне Губерте, на его брате — докторе Шарле-Анри де Мирамаре, на молодом враче Жане Лавореле, на Максе Денвилле — женихе Евы.
— Макс!.. Ева!.. Дорогие мои дети!..
Он сделал паузу и начал снова, с большой торжественностью:
— Заканчивая этот обручальный обед, я хотел бы сказать…
При виде белокурой головки дочери рядом с темной головой Макса, странное волнение невидимой рукой сдавило его горло. Как могло случиться, что здесь, в тесном кругу своей семьи, он, мастер слова, привыкший к почтительной аудитории Сорбонны и к капризным слушателям светских салонов, стоял с влажными глазами, блуждая слегка дрожащими руками по скатерти и не будучи в состоянии произнести ни звука? Его бледное, усталое лицо, сохранившее, несмотря на седые баки, свою юность, казалось застывшим. Он уловил разочарованный взгляд жены, приготовившейся ободрять жестом каждую его фразу. И, отказавшись от приготовленной речи, он закончил сдавленным голосом:
— Пью за здоровье Макса и Евы. Да будут они счастливы!
Все поднялись с мест. Кругом, раздавались лишь звон бокалов и поздравления.
— Я боюсь, что Франсуа очень устает, — шепнула госпожа де Мирамар на ухо своему деверю, знаменитому врачу-психиатру, на прием к которому ездил весь Париж.
Он взглянул на нее. Из-под рыжеватых волос глядело гладкое, слегка оплывшее лицо, сбросившее на этот раз обычную маску улыбающегося спокойствия.
— Переутомление… — пробормотал Шарль-Анри. — Ему следовало бы немного отдохнуть.
— Теперь? — вздохнула она. — Когда его капитальный труд выходит из печати?.. Разве это возможно?
Госпожа Андело обратила к Франсуа де Мирамару свое худощавое, без возраста и цвета, лицо, озарившееся сдержанным выражением теплой симпатии.
— Ах, эта молодежь!.. Как бы хотелось скрепить их счастье…
Ученый улыбнулся своей секретарше, удивленный, что она так верно выразила его тайное волнение. Постоянно сверяя его заметки и приводя в порядок рукописи, она научилась угадывать его мысли.
Он взглянул на Макса: загорелое, открытое лицо, прямой взгляд, широкие плечи — образец дисциплинированной силы, душа, лишенная какой бы то ни было загадочности… Макс, сын его школьного товарища, вырос на его глазах… И, вспомнив о блестящей карьере, ожидающей молодого инженера, Франсуа де Мирамар мысленно поздравил себя с будущим зятем. Этот брак, представлявший столько гарантий, был, вместе с тем, и браком по любви.
Он оторвался от своих мыслей и перегнулся к жене, сидевшей против него:
— Дорогой друг, — сказал он. — Поторопите с десертом… Я жду сегодня своего норвежского коллегу.
Она вполголоса отдала приказание и с покорной улыбкой обратилась к деверю.
— Вы видите? Наука врывается даже в наш семейный круг!