Нежданная любовь

— Вы воображаете, будто я пережил трагедию? Боюсь, в этой истории не найти ничего романтичного — это был фарс со всеми атрибутами, вплоть до неизбежной дуэли на рассвете, из которой оба противника вышли невредимыми, чем я искрение обязан моему сопернику. Помимо прочих достоинств, он был метким стрелком и легко мог всадить в меня пулю и с куда большего расстояния, но предпочел выстрелить в воздух.

Деймрел поведал Венеции обо всем, что она хотела знать. Он мог смеяться над своим прошлым, но Венеция ощущала рану, нанесенную его гордости легкомысленной женщиной и светским щеголем, так же остро, как свою собственную. У нее были братья, и она знала, как легко ранимы юноши. Венеция хорошо представляла себе Деймрела в те дни — красивым, высоким и стройным, как сейчас, но с лицом, лишенным морщин, и с глазами, полными энергии, а не скуки. Опыт сделал его циничным, но в юности он был пылким и страстным и наверняка не мог смеяться над собственной глупостью.

Все, что Деймрел совершил с тех пор, как счел себя выставленным на посмешище (а она не знала и не хотела знать, сколь низко он нал), было неизбежным следствием измены его любовницы. Неужели его праведные родители полагали, что он вернется в образе блудного сына? Им следовало лучше его знать! Он мог бы вернуться женатым на этой женщине, бросая вызов общественному мнению, а не обманутым любовником. Семья отвергла его, и он предпочел остаться отвергнутым, находя извращенное удовольствие в предоставлении всем любопытным доказательств своего падения. И все из-за маленькой, пухлой, черноглазой шлюхи, чье обручальное кольцо и титул скрывали душу куртизанки!

— Скверно, не так ли? — промолвил Деймрел. — Вместо того чтобы героически погибнуть, я остался жить, брошенный и безутешный… впрочем, должен признаться, безутешным я был не так долго.

Венеция посмотрела на него.

— Рада это слышать, — серьезно сказала она. — Надеюсь, ваша следующая возлюбленная была не только хорошенькой, но и забавной.

Усмешка исчезла с лица Деймрела, а в его глазах мелькнуло изумление.

— Очаровательная птичка! — заверил он Венецию.

— Вот и хорошо! Вам здорово повезло. Возможно, вам это не приходило в голову, но я не сомневаюсь, что теперь-то леди София изрядно потолстела. Так всегда случается с маленькими пухлыми женщинами. К тому же итальянцы кладут в пищу слишком много масла, что часто имеет печальные последствия. — Увидев, что его плечи дрогнули, Венеция добавила: — Можете смеяться, но это более чем вероятно. Если бы отец предупредил вас об этом, вместо того чтобы разыгрывать из себя родителя из шекспировской пьесы, все сложилось бы совсем по-иному. Что хорошего принес гнев Капулетти, Лиру или нелепому отцу Гермии?[20] Хотя, быть может, лорд Деймрел не был поклонником Шекспира?

— Боюсь, что не был, — с трудом вымолвил Деймрел, уронив голову на руки и трясясь от смеха.

— Мне не следовало этого говорить, — виновато произнесла Венеция. — Это моя самая скверная привычка — и Обри тоже. Мы всегда говорим то, что думаем, не давая себе труда поразмыслить. Прошу прощения!

Деймрел наконец поднял голову:

— Нет-нет! «Тот сладок ум, что может говорить…»

Она наморщила лоб и вопросительно посмотрела на него.

— Неужели вы в тупике, о начитанная мисс Лэнион? — усмехнулся Деймрел. — Это написал Бен Джонсон[21] о еще одной Венеции. Я обнаружил это прошлой ночью, когда вы меня покинули.

— Неужели? — удивленно воскликнула она. — Никогда не знала, что существует стихотворение, посвященное Венеции! Как она выглядела?

— Как и вы, если верить Джону Обри[22], она была «прекрасным и желанным созданием».

Не тронутая этим комплиментом, Венеция серьезно произнесла:

— Я бы хотела, чтобы вы не говорили цветистые банальности. Это делает вас похожим на щеголя с Йоркского бала.

— Скверная девчонка! — воскликнул Деймрел.

— Вот так-то лучше, когда разговор идет между друзьями, — смеясь, одобрила она.

— По-вашему, я хочу вам польстить? Не понимаю, почему вы так думаете, — ведь знаете, как красивы. Вы сами мне это сказали.

— Я?! — возмутилась Венеция. — Никогда не говорила ничего подобного!

— Говорили! Когда собирали мою ежевику…

— О! Это только для того, чтобы дать вам отпор. — Она слегка покраснела.

— Интересно, есть у вас зеркало?

— Есть, и оно говорит мне, что я недурно выгляжу. Думаю, я пошла в мать, хотя няня как-то сказала, чтобы умерить мое тщеславие, что мне до нее, как до неба.

— Она ошиблась.

— Значит, вы знали мою мать? — быстро спросила Венеция. — Она умерла, когда мне было всего десять лет, и я едва ее помню. Мы редко виделись с ней — она и папа постоянно были в отъезде, а портретов ее никогда не рисовали. А если и рисовали, то папа их уничтожил, когда она умерла. Он не мог выносить, даже когда произносили ее имя, и запрещал упоминать о ней! В Андершо только няня позволяла себе говорить о матери. По-моему, это странный способ проявления любви, но папа вообще был странным человеком. Я похожа на мать?