Нежить

Если бы мы жили в каком-нибудь другом месте, возможно, мы могли бы экспериментировать. Повернуть налево, а не направо. Проехать немного дальше, чем вчера. Или продолжать ехать через кукурузное поле, мимо высоких кустов, шуршащих вокруг нас на ветру, словно море.

Но мы живем там, где живем, и жизнь наша течет однообразно, а противоположная сторона кукурузного поля выглядит точно так же, как эта. И мы, приподнявшись на педалях, со скрипом въезжаем на Соленый холм, затем через разрисованный граффити мост — на гравийную Клубничную дорогу, которая резко поворачивает на юг и идет вниз; здесь надо быть осторожнее, иначе можно слететь вниз и оказаться в ручье. Сначала я несколько раз чуть не угодила туда, потом считала, что уже знаю, как здесь ездить, но ошибалась.

Теперь я знаю точно. Я наклоняюсь вперед, и велосипед подо мной уходит влево, Лайон что-то кричит, но ветер рвет его слова на клочки. Я еду вниз, до самого кладбища, и здесь останавливаюсь.

Человек может превратиться в зомби в результате болезни. Или под воздействием волшебного снадобья. Мертвеца оживляют с помощью нужных заклинаний и колдовства вуду. Наверное, можно превратить мертвеца в зомби и другими способами. Трудно сказать.

Мы можем быть уверены лишь в том, что некоторые могилы на кладбище выглядят не так аккуратно, как следовало бы. Городок наш не слишком велик. Вы предположите, что все знают всех, и будете правы. Но иногда мы находим здесь незнакомые могильные камни, и Лайон останавливается перед ними, чтобы снова и снова перечитывать надписи.

Я направляюсь вниз, к ручью, потому что кладбище очень похоже на город, и, за исключением неожиданно попадающихся надгробий, я знаю его как свои пять пальцев. И я сижу на грязном берегу, на камне или на бревне и слушаю журчание бегущего мимо ручья.

Я вижу отпечаток ноги. Я все еще рассматриваю его, когда подходит Лайон, негромко бормоча:

— Эмили Фицхью, восемьдесят седьмой — что это?

Он сразу замечает след. Его трудно не заметить. Ручей окаймлен полосой грязи, испещренной лапами енотов. Но человеческий след находится на чистом, ровном участке, он такой четкий, как будто я сама только что оставила его. Отпечаток левой ноги, слегка углубленный на пятке и пальцах, словно женщина сошла с поросшего травой берега, затененного листвой, подошла к ручью, оттолкнулась от мягкой грязи и ступила правой ногой в воду или на какой-то камень.

— Не мой, — отвечаю я. — Думаешь, это Эмили?

Кстати, меня тоже зовут Эмили.

Лайон помогает мне встать, его длинные холодные пальцы обхватывают мое запястье. Я сбрасываю кроссовки и иду по прохладной, усеянной камешками грязи к берегу. Я приседаю и наклоняюсь вперед в поисках других следов. Есть еще один отпечаток, нечеткий, как оттиск печати, когда чернила почти закончились. И на том берегу, на траве — пятно грязи на примятом одуванчике. Я поднимаюсь и зову Лайона.

— Она пошла туда.

— Ты же не знаешь, зомби это или нет, — говорит Лайон, когда мы поднимаемся на Соленый холм и тащим за собой велосипеды. Склон, ведущий к кладбищу, крутой, и нам не разогнаться, чтобы подняться туда на велосипедах. Мы вынуждены идти пешком до вершины холма и садиться в седло наверху. — Может быть, она вампирша, или призрак, или скелет. А может быть, нам это показалось.

— Ты видел след, — напоминаю я ему. — Это нам не показалось. — Мы прошли по тропинке до шоссе. Мы бродили вдоль насыпи, разыскивая место, где она сошла с дороги, но ничего не нашли. Однако даже Лайон согласился, что отпечаток у ручья был удивительно четким. — И если она скелет, то мы бы просто нашли кость. А призраки вообще не оставляют следов.

— Могут и оставлять, — возражает Лайон. — Если они притворяются мертвецами.

Я пожимаю плечами.

— Но вампир…

— Ты не можешь знать, что это зомби. Ты вообще не знаешь, что она мертва.

Я моргаю, глядя на Лайона, затем на солнце. Оно заходит за холм, но будет светить на нас на обратном пути. Лайон никогда не перебивает собеседника, он хмурится, глядя прямо перед собой, и я сдаюсь.

— Ну ладно, — соглашаюсь я наконец. — Но какие придурки ходят босиком по кладбищу?

Лайон искоса бросает взгляд на мои кроссовки, привязанные шнурками к рулю. Я снова пожимаю плечами, и он смеется.

Шутки с зомби, наверное, не самая удачная вещь. Проблема с шутками насчет зомби в том, что суть у них у всех одинакова. Все сводится к мозгам.

Иногда я хочу, чтобы моя остальная жизнь была больше похожа на шутки о зомби. Но, возможно, она и так на них похожа. Сегодня Лайон уехал в город к врачу, и я не пошла на вечеринку Аманды по случаю окончания летних каникул. Я сижу на веранде, считаю светляков и притворяюсь, будто не слышу отца, говорящего мне, что нам нужно побыстрее уехать, чтобы успеть устроиться на новом месте, прежде чем начнутся занятия в школе. И вот я слышу шорох шин по асфальту. Лайон, тяжело дыша, останавливается в круге света от фонаря. Я предлагаю ему свой лимонад и спрашиваю:

— А почему зомби пожирают мозги?