Металлическая дверь забренчала, загудела, загремела, и в подвал вкатился долговязый Саакян. Гоша олицетворял производственный процесс. И я больно прикусила губу. Я знаю Саакяна тысячу лет. Гоша не мог создать другой цех. У него не хватило бы мозгового масла в голове, чтобы придумать что-нибудь стоящее. Он мог построить только такой цех. И никакой иной. Настоящий цех может построить другой человек, только не Гоша. Ему не дано созидать. Саакян низкопробный партнер. Инесса Веткина ринулась в объятия недееспособного подельника. Бизнес можно закрывать. Прямо сейчас. И если я этого не сделаю, непотребный разливочный цех закопает в землю инспектор районной СЭС ровно через неделю. И осиновый кол вобьет. В назидание потомкам.
– Что ты тут делаешь? – гневно уставился на меня восточный мужчина Гоша Саакян. Невинный взгляд, честные глаза. Все, как всегда. Гоша при исполнении. Саакяна может исправить только могила.
– Гоша, а что это такое? – спросила я, обводя рукой круг. Не удержалась, не устояла. Съязвила, называется. Опять-таки на свою голову.
– А что ты хотела увидеть? Современную лабораторию? Рабочих в белоснежных халатах? Очистители последнего образца? Кондиционеры и конвейеры? Деньги иначе не заработать. Тебе деньги не нужны, – зло бросил Саакян, – ты духовной пищей питаешься. А у меня семья, ребенок больной. У меня не было другого выхода.
– Но ты же других детей заразишь. Какой-нибудь холерой. Чумой. Сибирской язвой, в конце концов. Покупатели поверили нам. Они же пьют эту проклятую воду, считая ее целебной, Гоша! Ты – враг, преступник. Никто не имеет права манипулировать чужим здоровьем. Тем более ты, Гоша. Ведь ты знаешь, что такое – больной ребенок, – я выставила вперед руку. Саакян прошел мимо и убрал мою руку, как нечто, мешающее проходу.
– Не «что такое», а кто такой. Он человек – мой ребенок, Инесса, и ради его спасения я пойду на все. Надо будет взорвать город – взорву. Планету – взорву планету! – крикнул он.
Саакяна будто подменили. Вместо отличного парня, доброго сослуживца и верного собутыльника передо мной стоял террорист, отчаянный, фанатичный смертник. С гранатой в руках. Бомбометатель Гоша. Парень в каскетке с равнодушным видом подставил очередную бутылку под кран. Вода журчала, струилась, переливалась. Из пустого в порожнее. Я остановила себя. Заглушила двигатель, спустила бензин, выпустила пар. Все равно я не смогу переубедить фанатика. Фундаменталист Саакян не отступится от своего убеждения. Будет настаивать. У каждого своя правда.
– Прощай, Гоша, ты был мне хорошим другом, – сказала я и пошла к выходу. Впереди ждала неуправляемая дверь. Сзади торчал Гоша и мотопарень с бутылками. Я застряла где-то посередине. Никак не могу усесться сразу на двух стульях. Хочу заработать деньги, чтобы обеспечить себе и кошке достойное существование. И слышу упреки, дескать, ты выше материальных благ. Где же истина? Только гениальный человек может совместить заработки и чистую душу. Я – не гений. Я – обычная девушка. Хочу жить, как все, но у меня ничего не получается. Мне нужно зарабатывать деньги, чтобы прокормить себя, родственников и кота. Но я не могу пичкать доверчивый народ грязной водой, выдавая ее за целебный напиток.
С серединной душой, переполненной компромиссами, я пролезла сквозь ржавую щель, испачкав при этом куртку, и оказалась, наконец, на свободе. Всей грудью вдохнула свежий воздух. Изгнала из сознания темные пятна образов Саакяна и парня с козырьком. И неожиданно закручинилась. Опять – без работы. Опять – без заработка. Одна. Бобылев далеко. Он при своем деле. А у меня нет дела. Только переводы и тексты. Халтура. Сплошная халтура. Надо немного отдохнуть, чтобы набраться свежих впечатлений. Можно выпить вина. Потанцевать. Покружиться в разгульном вихре. Хочу на тусовку. И вновь я призадумалась. А ведь меня давно не приглашали на дамские сборища. На «крыше» пляшут и поют, весь Питер без устали оттягивается на тусовках, но без меня. Наверное, из списков вычеркнули. Забыли, как я выгляжу. Пешком почти через весь город я поплелась домой, в пустую квартиру, где даже кошкин дух выветрился. Надо забрать животное у матери. Нечего ему ошиваться где попало. Хозяйка грустит в одиночестве, а кот на воле гуляет.