Нежное имя мечты

– А ты кредит в банке возьми под машину, скажи, что машина в ремонте. И спокойно оформи сделку, – посоветовала плутоватая подруга.

Блинова и в своей жизни плутует направо и налево. И меня натаскивает. Как слепой поводыря.

– Ой, Катька, не могу, – я зашлась от безудержного смеха.

– А почему ты не можешь? Все могут, а ты нет, – удивленно протянула она. – Сейчас все так делают. А как заработаешь, сразу отдашь кредит. Только смотри, не проторгуйся, Инесса.

Блинова спешно отключила телефон. Наверное, вдоволь пресытилась дружбой и хамством, устала. Полностью отдалась лечению. Сейчас вокруг Катьки суетятся врачи и медсестры, а она вялой рукой слабо передвигает их по палате, как шахматные фигуры. Блинова – не просто там какая-то Блинова. Екатерина – настоящая драматическая актриса. Мария Ермолова и Фаина Раневская сошлись в одном лице моей подруги. А я в который раз почувствовала внутреннее умиление. Мне удалось избежать явной ссоры. Сначала я лишила этой безумной радости родную мать. Сегодня мне удалось избавить от удовольствия подругу. Если так пойдет и дальше – срочно переквалифицируюсь в психолога. В тех краях можно большие деньги заработать, не бей лежачего. Я втиснула трубку в аппарат и задумалась. В общем-то, Блинова вполне разумно проконсультировала меня. Не зря Катька работает на Бобылева. Она тоже может зарабатывать, лежа на больничной койке. Я вспомнила стилягу-водителя, специалиста по подвозу нарядных дамочек. Кажется, он первым погнал меня в милицию. Но я не пойду туда, пока не пойду. Нечего гусей дразнить. Заявление об угоне кабриолета еще не поступало. Все документы у меня на руках. Можно считать, деньги из банковского сейфа переместились в мой карман. Точнее, они уже полетели на счет Новгородской мебельной фабрики. И я радостно запрыгала по комнате. Вещи в который раз повылетали из шкафов, кот скакал вокруг меня, какой-то бюст – гальтер повис на торшере, телефонный аппарат перекосился набок. Все плясало и шумело, скакало и подпрыгивало. В городе на одного «нового русского» стало больше. И этот «новый русский» – я. Инесса Веткина. Прошу любить и жаловать. Я выбрала самый лучший наряд. Шедевр от японских модельеров. К юбке пришиты рукава. Если немного помучиться, утром можно сварганить великолепный узелок на шикарных бедрах. Я подсела на японскую хламиду в то золотое время, когда еще процветала, когда у меня были работа и должность. И даже автомобиль. Теперь нет ни того, ни другого, ни третьего, а японская очаровательная хламидка осталась. Сапожки из французского бутика – тоже антикварная вещь из золотого века. К юбке с дивным узлом сапожки будут изумительно хороши. Я затолкала былое великолепие в гардероб и отправилась в кухню. Отличное настроение требовало подкормки. Убогие ужины отошли в прошлое. Цезарь застенчиво потерся о мои ноги. Кот – шикарный мужчина, полноценный и полнокровный, он тоже захотел вкусного ломтика от сладкой жизни. Ему надоело монашествовать. И мы принялись чревоугодничать. В миску на полу было немедленно отсыпано безмерное количество кошачьих лакомств. А себе я решила приготовить лавандовое крем-брюле. Можно было ограничиться скудным ужином. Но впереди брезжили блистательные горизонты. Надо было как следует подготовиться к новой жизни. Встретить ее умеючи, в полном боевом обмундировании. Японская юбка с шикарным узлом на бедрах, ароматное лавандовое крем-брюле в духовке, сытый кот на коврике. Портрет «новой русской». Масло. Холст. Начало двадцать первого века. Санкт-Петербург. Русский музей. Руками не трогать. Я горделиво одернула красный передник. В ушах зазвенело. Наверное, от перевозбуждения. Звон усилился. Звонили в дверь. Кто-то решил слопать мое крем-брюле. Красивую жизнь не спрячешь от посторонних глаз. Я открыла дверь, не спрашивая. Сегодня двери в красивую жизнь открыты для всех. Я не удивилась. И не упала в обморок. Я даже не умерла. На пороге стоял Бобылев.

Я ничего не почувствовала. Ни радости, ни боли, ни волнения. Словно я знала, что он сегодня придет. Ведь с утра готовилась к радостному свиданию. Была уверена, что Бобылев слышит меня. И он услышал.

– Инесса? – спросил Бобылев, будто перед ним стояла другая женщина.

– Входи, Бобылев, это я, я, Инесса, кто же еще? – Я схватила его за рукав и втащила в квартиру.

Бобылев потянул носом воздух. Зажмурился. И превратился на секунду в довольного жизнью Цезаря.

– Как в детстве, – сказал он, сбрасывая пальто на пол.