«Такие лица, как у меня, сохраняют красоту до старости, – повторяла она про себя. – Такие лица, как у меня…» Неправда, все неправда! Она предъявляла ко времени свой обидчивый счет. Лицо начало расплываться, стало каким-то волнистым. Выпячивалось то, чего не было раньше, уже немного отвисли щеки, ослабевший подбородок противно дрожал студнем…
Юрий Сергеевич кружил по кухне, нервно поглядывая в сторону коридора, туда, где его дочка обнимала чужого неприятного парня. Прямо-таки физическую брезгливость вызывал у него этот чернявый красавец.
– И почему он держится с ней так по-хозяйски… и улыбка у него какая-то наглая…
– Не преувеличивай! Мальчик как мальчик, красивый, между прочим… Ну, если тебе не дает покоя, что они там сидят, давай я сама их позову, – предложила Аня. – Сначала буду долго шаркать ногами, шуршать и кашлять под дверью… Нет ли у тебя чего-нибудь, что очень громко и страшно шуршит?
Аня погладила Юрия Сергеевича по голове. Вот у него почему-то ни одной седой нити. Несправедливо…
Юрий Сергеевич так счастливо учился вместе с дочерью, словно в свои сорок с небольшим начинал жизнь заново и сам собирался стать искусствоведом. Конечно, знай Юрий Сергеевич, что Маша почти что занимается почти любовью на лекциях по истории искусств в чужом институте, он бы ни за что не стал ей помогать. Но он не знал. Юрий Сергеевич внимательно изучал историю искусств и диктовал Маше шпаргалки.
Антон учился на специальности «интерьер». Для него начерталка была предметом необходимым. «Будущие интерьерщики должны уметь легко накидать чертеж любого помещения», – говорил преподаватель. Антон чертил грязно, и Маша, которая не могла «накидать» даже три проекции спичечного коробка, пыталась ему помочь начертить набело.
– Раечка, вот вид сверху… а вот оксонометрия… – объяснял Антон.
Тая от нежности, Маша преданно смотрела любимому в глаза. Все, что происходило без Антона, казалось временем, выброшенным из жизни прямиком в помойку.
Маша у Антона не бывала. Вся их совместная жизнь проходила у нее. Все сложные задания они поначалу делали вместе, например отмывку. Вместе вычертили храм Посейдона, затем наложили лист ватмана на подрамник и туго затянули. Юрий Сергеевич всегда смотрел на Антона как вежливая собака на чужих, а тут не выдержал, вмешался.
– Ты, главное, узлы затяни! – кричал Юрий Сергеевич, кружа вокруг подрамника. Маша никогда еще не видела его таким возбужденным. – Затягивай узлы! Если высохнет неправильно, образуются усы…
Храм Посейдона сох ночью в лежачем положении. Юрий Сергеевич уступил храму свою комнату, сам отправился ночевать на кухню. Утром Маша услышала горестное бормотание отца:
– Вот черт, лопнул. Взял и лопнул… Что же мы сделали неправильно?
Переделывали храм Посейдона Юрий Сергеевич с Антоном вдвоем. Маша слонялась вокруг и любовалась. Антон с отцом, двое мужчин, делают общее дело, и она, женщина, рядом, как положено. Отмывка завершалась слоями – построить тени, затем отмыть… очень кропотливое занятие. Слишком кропотливое для влюбленной Маши.
Берта Семеновна твердила Маше:
– Недопустимо погружаться в свой предмет. – «Предметом» она называла любимого, партнера, мальчика, кавалера, в общем, «предметом» в данной ситуации был Антон. – Необходимо развивать себя как личность, – говорила Бабушка, выражая лицом презрение к разным клушам, которые растворялись в своих Мишах, Петях, Колях…
– А как же ты сама, Бабуля? – намекала Маша.
Берта Семеновна не удостаивала внучку ответом. И без слов понятно было: разве можно сравнить Сергея Ивановича с Мишами, Петями, Колями!
Постепенно Маша со всеми в Мухе перезнакомилась. Мухинские девочки бесконечно сидели в кафе на первом этаже, пили кофе, знакомились. Маленькое кафе было только для преподавателей, но особо предприимчивые девчонки просачивались и туда. Маша с ними не бывала, ей знакомиться было не к чему. Антон учился старательно, с ним и Маше кое-что как будущему искусствоведу полезное перепадало. Пока Маша до трех часов дня страдала без Антона в академии, у Антона были «спецы» – рисунок, живопись, композиция. Маше очень хотелось, чтобы он ее после занятий в академии хотя бы раз встретил, но Антон «спецы» не пропускал. Но ведь если перебежать дорогу, переехать на любом троллейбусе Неву («Девушка, что вы ходите взад-вперед по троллейбусу! Быстрее не будет!» – раздраженно сказала Маше старушка в троллейбусе. А Маше казалось, что будет!), то от Дворцовой можно добежать до Мухинского училища за двадцать шесть минут.