Он не заметил, как стало смеркаться и на небе появились звезды. Снег вокруг больницы был утоптан. Уцуми запрокинул голову и посмотрел на здание. При дневном свете оно показалось ему замызганным, грязноватым, но сейчас, в огнях и окруженное мерцающим снегом, оно выглядело величественным. Взгляд его скользнул к окну палаты, где умер отец. По крайней мере, он-то собирается умереть в другом месте, не здесь. Нога его сюда больше не ступит, подумал он с удовлетворением. Весь утыканный трубками, его отец умирал двадцать один день — и за это время не смог произнести ни слова. Что может быть ужаснее такого конца?
Подъездная дорожка была очищена от снега — кое-где виднелись черные проталины асфальта. Мороз затянул их тончайшей ледяной слюдой. Покачиваясь, Уцуми шел медленно и осторожно, боясь упасть. Когда он пытался собраться с силами, то начинал задыхаться. Настанет, видимо, время, когда он не сможет передвигаться по заледеневшим дорогам. Но пока он еще способен совмещать свое сознание и свои действия, он собирался работать. Когда и это станет ему не под силу, он бросит работу. Уцуми сам для себя решил, что это произойдет следующим летом. Так ему подсказывала интуиция. А он привык ей доверять.
Уцуми дошел до машины, которую оставил на парковке. Машина промерзла. Холод был такой, что его зазнобило. В любой другой день он бы, сев в машину, первым делом включил печку, но сейчас, клацая от холода зубами, включил радио. Видимо, когда тебе говорят, что дни твои сочтены, ты начинаешь нуждаться в человеческой компании. Блюз, хлынув из колонок стремительным громким потоком, с ног до головы окутал Уцуми. Сидя в темной машине и трясясь от холода, он дослушал его до конца. Это был Стиви Рэй Вон.
Уцуми сварил кашу и заправил легкий бульон тофу и шпинатом. Аппетита не было, но ему казалось, что пока он может есть — ему все под силу. Дабы поддерживать такой настрой, тоже надо было есть. Уцуми потребовалось довольно много времени, чтобы просто механически пережевать пищу. Это было почти подвигом. Закончив трапезу, занявшую в три раза больше времени, чем раньше, он вымыл посуду, забросил футболки и носки в стиральную машинку, стоящую в ванной комнате, сел за стол. У него было одно дело, которое он собирался осуществить, когда будет в настроении.
Уцуми извлек из стопки несколько почтовых открыток и начал писать письмо своему начальнику, которому был многим обязан. Буквы выстраивались в стройные ряды, как в тетрадке по чистописанию, — навык, приобретенный им при составлении протоколов.
Главе полицейского департамента
господину Иноуэ
Лето в полном разгаре, и надеюсь, что у Вас все без перемен. Позвольте выразить Вам свою признательность за все, что Вы сделали для меня еще со времен моей службы в полицейском управлении Томакомаи.
Полагаю, Вам уже известно, что 30 июня я был вынужден уволиться с работы по состоянию здоровья. Благодаря Вашей поддержке и протекции я был прикомандирован к Первому следственному отделу, куда так горячо стремился. Примите мое искренние раскаяние, что я не смог оправдать возложенного на меня доверия.
Дописав до этого места, Уцуми отложил ручку. Не все ли равно, если он не собирается возвращаться на работу, подумал он. Раньше он делал это из честолюбия, в надежде продвинуться вверх по служебной лестнице: рассылал благодарственные письма, преподносил подарки, давал взятки. Сейчас это потеряло всякий смысл. Уцуми порвал открытку и выкинул ее в мусорную корзину.
Грибной дождь прошел — капли дождя блестели на листьях платана в солнечных лучах. Мокрая дорога местами подсохла. Ветра не было. Стало влажно и жарко. Его тело тяжело переносило духоту. Уцуми с грустью подумал о том, каким хорошим было у него настроение сегодня утром. Когда он развешивал на балконе постиранное белье, раздался телефонный звонок.
— Как самочувствие?
Звонила жена. Кумико работала медсестрой в больнице в Такикаве. Она приезжала в Саппоро несколько раз в месяц, когда у нее не было дежурств. Все остальное время Кумико жила в общежитии для больничного персонала.
— Чувствую себя хорошо.
— Аппетит есть?
— Только недавно варил кашу. Ем, как положено.
— Пять раз в день?
— Ну, не пять, три.
— И куда это годится? Ты недоедаешь. Температура?
Прямо как в больнице, думал про себя Уцуми, деловито отвечая на вопросы жены.
— Утром тридцать шесть и восемь. Вечером забыл померить.
— Сегодня выходной, собираюсь приехать, если ты не против.
— Приезжай, конечно.
— Приеду поздно.
— Понял.