Нежные щечки

— Это вы меня подозреваете? — вопросом на вопрос ответила Касуми, вспомнив о муже, с которым окончательно порвала вчера вечером.

— Это я так, вообще спрашиваю. Я в чувствах между родителями и детьми ничего не смыслю.

— Я об этом не задумывалась, — ответила Касуми, а сама содрогнулась от мысли, что ее решение бросить Рису, возможно, ничем не лучше детоубийства.

Уцуми, не замечая ее смятения, продолжал:

— У меня таких случаев по работе было довольно много. Например, застраховали ребенка, а потом убили… или забили железной битой. А сколько случаев, когда родители, наказывая детей, убивают их!

— К нам это не имеет никакого отношения. Нельзя же всех под одну гребенку стричь. Вы вот сказали, что не понимаете в этом ничего, потому что нет своих детей, так, похоже, действительно не понимаете.

— А у Асанумы-сан ребенок есть. И все равно вам не понравилось, как он вел расследование. Вот по-вашему, как должны были полицейские поступить?

— Я не полицейский, откуда мне знать.

— А что вы думаете по поводу Исиямы-сан?

С чего это вы про Исияму-сан спрашиваете? — Касуми покосилась на профиль Уцуми.

Уцуми повернул к ней свои впалые глазницы.

— Просто подумал, с чего это вы решили приехать на Хоккайдо.

Касуми размышляла, какое из многочисленных объяснений предложить, но ей было противно осознавать, что для Уцуми это метод ведения расследования, и только. Все уже позади. К чему ворошить прошлое? Это всего лишь воспоминания.

— Исияма-сан, говорите, — глубоко вздохнула Касуми. — Сейчас, когда я думаю про его семью, мне так жаль их всех. Похоже, Исияма-сан развелся. Слышала, что никто не знает, куда он подевался.

— Неужели? — вскрикнул Уцуми, будто эта новость его сильно удивила. — А почему никто не знает, где он?

— Говорят, бизнес у него прогорел, я подробностей не знаю.

— Может, его сборщики долгов преследуют?

— Полицейские всегда сразу предполагают самое плохое.

— Да не сказал бы, просто обычно именно по этой причине люди пускаются в бега.

— Ну, совсем и не обязательно. Одного мне не понять: откуда такие мысли? Возможно, есть другие обстоятельства, которые вам и в голову не приходят.

Касуми думала о бакене. Когда человек исчезает, это не всегда потому, что за ним кто-то гонится. Например, это может произойти, когда человек живет, думая, что он для кого-то сигнальный знак, буек, а потом вдруг осознает тщетность своих усилий. Или когда человек теряет из виду свой сигнальный знак и тонет в море.

— Да, это мне и в самом деле в голову не приходило.

Возможно, для Уцуми это и вправду стало откровением, его бормотание прозвучало на удивление искренне.

Касуми ничего не ответила, потому что справа от трассы неожиданно показался залив Исикари. Одновременно с этим небо очистилось от туч и на мгновение выглянуло солнце. На море был штиль, его голубая гладь переливалась в солнечных лучах. В машине стало светло. Уцуми посмотрел в сторону моря и сменил тему разговора. Его напомаженные волосы отражали свет.

— А вы, Мориваки-сан, бывали в Отару?

— Нет.

— Город на склоне холма. А на побережье в Асари были?

— Конечно, не была.

— Вы бы удивились. — Улыбка скользнула по его лицу. — Там, правда, теперь пляж.

Побережье, где находился ее дом, тоже было пляжем. С конца июля и до середины августа, всего каких-то дней двадцать, он был заполнен людьми, мужчинами и женщинами в плавках и купальниках, перепачканных черным песком. Касуми помогала в забегаловке только в этот период. Если бы Уцуми, живущий в Саппоро, увидел этот пляж, он бы не стал смеяться над пляжем в Асари. Касуми вдруг представила себя в детстве. Девочка в купальнике, идущая по берегу моря. Незаметно девочка превратилась в Юку — ее лицо, ее фигура. На Юке — красный купальник, который ей подарили в начальной школе, она подбирает кусочки песчаника и раскалывает их друг о друга, подбирает и раскалывает. Касуми закрыла лицо руками.

— С вами все в порядке?

Уцуми заглянул Касуми в лицо. На лице его читалось скорее не беспокойство, а желание понять, что происходит у нее в душе. Касуми подняла взгляд. Не глядя на Уцуми, она сидела, краем глаза ловя пролетающие мимо окна пейзажи. Когда они проехали под указателем «Поворот на Отару», сердце у нее забилось чаще. Ребенок, которого видела эта старуха Ооцука, вроде бы оказался мальчиком. Ее надежда начинала рушиться. Но в глубине сердца что-то еще тихонечко дышало, не готовое сдаться, время от времени пыталось шевелиться, пыталось подняться на ноги. И этим чем-то была горечь потери, потери, которую она продолжала искать.