Нежные щечки

Касуми накинула материнское пальто, висевшее у входа, и вышла на улицу. В кармане лежал желтый кошелек. Из соседнего бара лился свет, и Касуми заглянула в кошелек. Внутри лежали три бумажки по тысяче иен. Она стояла и смотрела на них, ей было грустно. Ее мать жила на этой земле, безропотно перенося все тяжести. Касуми захотелось стряхнуть это бремя со своей души. Она быстрым шагом направилась к ярко освещенному круглосуточному магазину. Ей ни о чем не хотелось думать. В магазине она торопливо схватила лук и пошла в сторону моря. Ступая по песку, Касуми подошла к морю вплотную — так они и стояли друг против друга. Был штиль, но в установившейся тишине со дна моря доносился приглушенный зловещий рокот. Отшатнувшись, Касуми оглянулась на равнину, простирающуюся за ее спиной. Ветра не было. Касуми захотелось снова ощутить тот давящий с обеих сторон страх, который она испытала в ту ночь, когда убегала из дома. Ей казалось, что тогда она сможет раствориться в этой земле.

С луком, зажатым в руках, она открыла дверь бара. Подвыпившая Сатико приставала к одному из посетителей. Мать сделала Касуми знак глазами, чтобы она шла наверх. Касуми положила пакет и шмыгнула на второй этаж.

— Рано сегодня.

Уцуми как раз заканчивал мерить температуру. В изголовье у него горел свет, телевизор был выключен.

— Сатико пришла.

— Так она тут завсегдатай, — с отвращением в голосе произнес Уцуми.

— Температура есть?

Еще до того, как он успел что-то ответить, она взяла градусник и посмотрела на него. Было тридцать восемь с небольшим. Видимо, Уцуми уже свыкся с постоянно повышенной температурой. Выглядел он сравнительно спокойным. Уцуми смотрел на нее тихим взглядом. Когда они только познакомились, Уцуми напоминал ей какое-то нетерпеливое животное: вечно не в духе, вечно дерзкий, тяжелый взгляд. Сейчас глаза у него были другими. Уцуми ослаб и в конечном итоге смирился с реальностью, подумала Касуми. Принятие действительности было для нее проявлением слабости. Касуми ужасно хотелось вернуть того, прежнего Уцуми.

— Что-то случилось?

— Ничего, — покачала головой Касуми и забралась к Уцуми под одеяло.

Под одеялом было лишь немного теплее. Касуми почувствовала тревогу: она привыкла к тому, что ей всегда было жарко, когда они спали под одним одеялом. Касуми дотронулась до него. «Холодные», — недовольно пробурчал Уцуми. Касуми начала оправдываться, мол, только что с улицы. Она не стала говорить ему, что в последнее время у него самого руки и ноги всегда холодные. Касуми скинула с себя одежду и, прижавшись лицом к впалой груди Уцуми, прошептала: «Обними меня». С трудом двигая руками, Уцуми медленно заключил ее в объятия.

— Я так не хочу! — капризно произнесла Касуми. — Мужчина ты или нет! Обними меня крепче.

— Не могу.

— Мне так не нравится. Обними крепче. Я тебя хочу. Хочу хотя бы раз, прежде чем ты умрешь, заняться с тобой сексом.

— Ничего не выйдет.

— Прекрати. Поэтому ты и умираешь.

Уцуми прикоснулся тонкими пальцами к ее груди. Касуми зажала его руку в своей и стала ласкать себя. В ней закипало возбуждение, которого она больше не могла сдерживать. Уцуми тяжело и часто дышал. Сознание ее будто раскололось пополам, одна Касуми била тревогу — выдержит ли сердце, другая испытывала жгучее желание его мучить.

— Поласкай меня!

Она терпеливо ждала, пока он ласкал ее тело, потом поднесла свои груди к его губам. Он впился ими в ее соски. Из-за жара во рту у него было горячо. Слюны не было, и оттого соски у нее пощипывало, как от ожогов.

— Тяжело? — прошептала Касуми, прижимая к себе его ставшую какой-то маленькой голову.

Уцуми оторвался от ее груди и медленно произнес:

— Не беспокойся.

Однако движения его были вялыми, сердце билось сильно. Она жалела Уцуми, но ничего не могла с собой поделать. Переполнявшим ее жизненным силам требовался выход. Не в состоянии больше терпеть, она схватила его руку и поднесла к промежности. Стоило Уцуми пошевелить пальцами, как она, сама того не ожидая, внезапно кончила. Касуми прижалась мокрым от пота лбом к его костлявой груди. Все еще тяжело дыша, извинилась:

— Прости.

— Кончила? — засмеялся Уцуми.

— Кончила. Правда, прости меня. Тебе и так тяжело.

Касуми поднялась, обтерла полотенцем его тело, дала лекарство и, помассировав спину, заснула. На душе по-прежнему было тоскливо.

— Мне бы хотелось подняться на холм, на кладбище животных, — через несколько дней после этого события сказал Уцуми; видимо, Касуми когда-то упомянула о нем в своих рассказах.

Был холодный пасмурный день, слегка порошило. На холме ветер, должно быть, дул еще сильнее. Касуми постаралась отговорить Уцуми от этой затеи.

— Давай поедем, когда будет потеплее. С чего это тебе взбрело в голову?

— Потому что потом я поехать уже не смогу, — упрямо настаивал Уцуми.