Нежные щечки

— Умер. — Собственный голос показался ей неестественно оживленным, вразрез тому, что творилось у нее в душе.

Мать со вздохом, тихонечко кивнула головой.

— Умер. Что же теперь делать? — застонала Касуми.

Его смерть будто застала ее врасплох.

— Ничего уж тут не поделаешь. Как тяжело-то болел. Теперь ему легче.

Мать, не вставая с колен, пододвинулась к Уцуми и, будто видя его впервые, пристально стала рассматривать его лицо. Тронув его тонкие веки узловатыми пальцами, она ловко закрыла ему глаза. На Касуми навалилась усталость, она отодвинулась в угол и прислонилась к фанерной стене. Откидывая назад голову, ударилась — раздался глухой звук. Так она просидела некоторое время, уставившись на мертвое тело. Ей казалось, будто Уцуми, приняв снотворное, просто впал в забытье: рот приоткрыт, глаза закрыты.

— Когда издалека смотришь, кажется, что живой.

— Касуми, надо позвонить доктору, — резким голосом перебила расстроенную дочь мать.

— Зачем?

— Нужно получить свидетельство о смерти. Иначе не оформишь разрешения на погребение.

— А, понятно.

Касуми наконец смогла подняться с пола. Посмотрела на часы. Двадцать восьмое октября, вечер, девять часов двадцать минут. Она постаралась запомнить время смерти Уцуми.

— Ладно, врачу не звони. Попрошу этим заняться Комуру. Ты лучше позвони его жене.

— Хорошо.

Состояние Уцуми было неважным с самого утра, поэтому мать закрыла бар и весь день провела у его изголовья вместе с Касуми. Добросердечный по натуре, Комура в тревоге бродил по дому, время от времени поднимался на второй этаж и заглядывал в комнату, иногда засыпал, уронив голову на барную стойку, — казалось, он не знал, куда ему приткнуться. Касуми стояла рядом с футоном, на котором лежало тело Уцуми, и смотрела на него. На щеках остались влажные разводы. Касуми опустилась на колени и кончиком языка слизнула слезинку, застывшую в уголках глаз. Слезы были безвкусными.

— Интересно, почему он плакал?

— Кто знает. — Мать пыталась сложить безжизненные руки Уцуми на груди. — Говорят, все плачут, когда умирают.

— Отец тоже плакал? — продолжая смотреть на Уцуми, спросила Касуми.

— Я забыла, — сухо ответила мать и посмотрела на дочь. — Поторапливайся, надо быстрее сообщить его жене. Ты же ведь не собираешься здесь ему похороны устраивать.

Их глаза встретились. На лице матери она прочитала облегчение — наконец-то дочь уедет. Мать, возможно, была бы и рада прогнать блудную дочь, вернувшуюся домой спустя двадцать лет, но не смогла только потому, что та приехала с тяжелобольным человеком. Ей хотелось скорее получить обратно свою тихую, безмятежную жизнь с Комурой. Касуми вновь ощутила тяжесть оставшихся за ее плечами лет.

— Хорошо. Пойду позвоню.

— Я побуду с ним.

— Будь добра. — Касуми поклонилась матери, словно посторонний человек сделал ей одолжение, и спустилась по лестнице.

В полумраке с краю барной стойки сидел Комура и, подперев щеки руками, со скучающим видом смотрел портативный телевизор. Касуми жестом показала на второй этаж. Комура вскочил со стула.

— Уцуми-сан? Что случилось?

— Только что, — с трудом выдавила Касуми и опустила голову.

Комура поспешил наверх. Касуми подошла к старому розовому телефонному аппарату и набрала номер больницы, где работала Кумико. Номер был прямой, на сестринский пост в хирургическом отделении. Через несколько минут к телефону подошла Кумико. Говорила она в нос, видимо, была простужена.

— Уцуми-сан только что скончался.

— Понятно. Спасибо за все.

Касуми ожидала услышать высокомерный тон, но Кумико была на удивление вежлива и сказала, что завтра же приедет забрать тело.

— Хоронить где будете?

— В Саппоро. Мы же официально еще были супругами, я должна распорядиться телом. Вряд ли он хотел бы, чтобы его похоронили в месте, с которым его ничто не связывает.

— Хорошо, будем вас ждать.

Касуми объяснила, как добраться, и повесила трубку. Разговор между ними вышел каким-то деловым. Кумико даже не спросила, как все случилось. Может, просто потому, что ей часто приходилось сталкиваться со смертью на работе. А может, потому, что Уцуми отказался от ее помощи. Но скорее, просто все давно знали, что он умрет, и в его смерти не было ни малейшего элемента неожиданности. Именно это больше всего и пугало умирающего Уцуми: окружающие, украдкой поглядывая на него, думали: «Ну, этому недолго осталось». Должно быть, Уцуми было обидно, что именно ему досталась судьба, когда ты не можешь выбирать, как тебе умереть, а люди, знавшие о его болезни, были в сговоре с реальностью, с которой сам Уцуми не хотел мириться. Только Касуми, ищущая своего ребенка, была другой. На глаза невольно навернулись слезы. Она положила трубку, толкнула дверь и вышла на улицу. Холод пробирал до костей. Улица была темной — горели только вывески питейных заведений, — вокруг ни души. На противоположной стороне лежал пустырь, заросший сорняком. Там, качаясь на ветру, шелестела засохшая трава. Небо в россыпи звезд, издалека доносится глухой рокот — то ли прибой, то ли дальние раскаты грома.