Нежный плен

Ревность можно спрятать, но не погасить. Джоанна не могла удержаться, чтобы не написать Джеффри письмо и предупредить его: ему лучше вести себя осторожнее, коль он хочет стать завоевателем, — так можно обратить друга во врага. Она приложила к своему посланию письмо леди Мод, которое, по ее мнению, должно было само по себе все объяснить.

* * *

Когда Джеффри получил пакет от Джоанны, ему все равно было, говорила ли леди Мод открыто, будто безумно влюблена в него. Он не понял бы смысла такого заявления, как и тонких намеков Джоанны о благодарственном письме, содержавшем лишь приятную оценку его заслуг. Джеффри немало позабавило бы столь ревнивое толкование самого невинного послания, улови он этот намек, но ему сейчас было не до развлечений.

Рано утром четырнадцатого дня августа небо рухнуло на землю. Королевский двор находился вблизи Дерби в таком маленьком замке, что Джеффри пришлось поместиться с отцом в одной комнатке. Таким образом, он одним из первых узнал, что Джон получил послание с печальным известием: Ллевелин наконец решил присоединиться к бунту, Аберистуит пал и разрушен до основания, уэльские принцы открыто заявляют, что ни один человек короля не останется на земле Уэльса. Джон должен был предвидеть эти события, но теперь, казалось, совсем обезумел от ярости. Весь двор подняли по тревоге, собрали военный совет. Дороги к отступлению не было. Все пришли к мнению, что Уэльс должен быть наказан.

Единодушие было столь полным, что Джеффри совершенно не обратил внимания на то, как пылко подстрекали короля на немедленные действия Фиц-Вальтер и Де Вески, самые горластые. Даже если бы он и заметил это, то не придал бы всему особого значения, отнеся их энтузиазм к очередной уловке, чтобы отвести от себя подозрения Джона. Однако, заручившись согласием совета, Джон не поехал в Честер.

Джеффри уставился на письмо Джоанны. Слова мало что значили для него сейчас. Только ее имя, печать Роузлин да и дорогой ему знакомый почерк имели смысл. Они были для него убежищем от ужаса, внося покой в растревоженную душу.

Но Джеффри не мог тотчас же поскакать к Джоанне чтобы обрести полный покой и благоразумие. Небо рухнуло на землю.

17.

«Джеффри Фиц-Вильям своей дражайшей супруге Джоанне», — медленно выводил Джеффри вечером семнадцатого дня августа. Он еще не был уверен, о чем напишет, и даже в том, отправит ли послание вообще. Как он тосковал по холмам, усеянным розами, по свежему соленому воздуху, крепким каменным стенам, по этому оплоту безопасности и непоколебимости, каким ему казался Роузлинд! Джеффри не мог поехать туда. Честь обязывала делать то, чего он не любил делать утром, к чему чувствовал отвращение и от чего его тошнило днем, о чем сожалел вечером. И все же какая-то часть его души оставалась в Роузлинде. Джеффри жаждал заглянуть в ласковые серые глаза Джоанны, светящиеся умом. Нуждался в ее голосе, не резком, а спокойном и рассудительном даже в минуты гнетущего страха.

Сейчас он сидит, закрывшись в своей небольшой комнате. Возможно, ему следовало быть со всем двором и заниматься работой, вместо того чтобы писать письмо, а затем отправлять его в места, о которых только мечтает. Но о какой работе может идти речь? Джеффри опротивело общество суетливых людей, пытающихся спасти погибающую монархию. Естественно, он не собирается присоединяться к тем, кто стремится раскрошить королевство на кусочки, дабы увеличить свою собственную мощь. Не было у Джеффри намерений и воспользоваться паникой, охватившей короля. Джон даже воскликнул как-то: «Спасайте свои собственные головы!» Кое-кто воспринял эти слова как разрешение покинуть двор и общество обреченного монарха.

«Я получил твое письмо, — писал Джеффри, — но, боюсь, что многие, кого я считал друзьями, уже стали моими врагами без всяких на то усилий с моей стороны».

В этом месте он задумался: не стоит оставлять такое двусмысленное и пугающее утверждение без дополнений. Все дело в короле… только в нем. Если бы на троне восседал не Джон, а кто-нибудь другой… Джеффри метался между ненавистью и жалостью, не в силах сдерживать душевные волнения.

«Ты можешь решить, — писал он далее, — что подобные новости заставили нас тотчас же взяться за оружие, но этого не случилось. Я даже не знаю и не узнаю уже никогда, предвидел ли король, что последует дальше, и в чем причина его злобы. Джон, отослав некоторых людей, повернул назад и, вместо того, чтобы ехать в Честер, направился в Ноттингем. Я пришел в крайнее недоумение, позабыв, что в Ноттингеме держат уэльских заложников, но вскоре мне об этом напомнили. Король приказал повесить этих людей, которых нам отдали ради гарантии поведения уэльских принцев. Он отдал приказ, не успев даже потрапезничать свежим мясом с дороги».