Незнакомая дочь

Я холодно кивнула Джино и отправилась на переговоры с немцами, которые оказались голландцами. Чувствуя на себе взгляд Нины, я говорила громко и спокойно. С первых же слов у меня непонятно почему появилось желание продемонстрировать свои знания, так что убеждала я иностранцев, наслаждаясь собственной речью. Глава семьи сразу согласился, воцарилось взаимопонимание, и между голландцами и неаполитанцами возник дух братства. Возвращаясь к себе под зонтик, я намеренно прошла рядом с Ниной и впервые рассмотрела ее вблизи. Она показалась мне не такой красивой, не такой молодой; депиляция в зоне бикини была сделана небрежно, у девочки, которую она держала на руках, глаза покраснели и слезились, а на лбу блестели крупные капли пота, кукла выглядела уродливой и грязной. Я вернулась на свое место, на вид совершенно спокойная, а на самом деле до крайности взвинченная.

Я снова попыталась читать, но безуспешно. Думала не о том, что сказала голландцам, а о тоне, каким говорила с ними. Подозревала, что невольно стала глашатаем этого деспотичного безумия, что перевела на другой язык наглое требование этих плебеев. Я разозлилась на неаполитанцев, на саму себя. Поэтому когда беременная женщина со страдальческой гримасой указала на меня, повернувшись к детям, к мужчинам, к Джино, и тот крикнул: “Синьора, вы ведь тоже согласны перебраться под другой зонтик, да?” – я мрачно, с вызовом ответила: “Мне и здесь хорошо. Извините, но у меня нет ни малейшего желания переезжать”.

Глава 7

Я ушла с пляжа, как обычно, на закате, напряженная, злая. Когда я отказалась пересесть под другой зонтик, беременная женщина принялась настаивать, повысив голос, потом пришел старик и стал увещевать меня, мол, ну что вам стоит, сегодня вы сделаете доброе дело нам, а завтра – мы вам.

Все это продолжалось несколько минут. Я собиралась твердо отказать им, но мне не давали вставить ни слова, и я только несколько раз отрицательно покачала головой; вопрос был закрыт, когда муж Нины, находившийся в отдалении, бросил резкую фразу, дав понять, что пора оставить синьору в покое, потому что все и так уже нормально разместились; они отступили; последним отошел от меня юноша-спасатель: пробормотал на ходу какие-то извинения и вернулся на свое место.

До конца дня я делала вид, что читаю. В действительности же до меня как будто через усилитель доносились голоса неаполитанцев, их возгласы и смех, и это мешало мне сосредоточиться. Они что-то праздновали, ели, пили, пели, словно считая, что они одни на этом пляже и что мы просто обязаны радоваться их веселью. Вместе с гостями на катере приехали всякие съестные припасы, так что на берег были в изобилии доставлены еда, вино, сладости, ликеры. Никто больше не взглянул в мою сторону, никто не бросил ни единого насмешливого слова. Только когда я оделась и начала собираться, будущая мамаша отделилась от клана и подошла ко мне. Она принесла блюдце с кусочком семифредо[1] малинового цвета. – У меня день рождения, – сообщила она степенно.

Я взяла блюдце, хотя мне это было не по душе. – Поздравляю. И сколько же лет вам исполнилось? – Сорок два.

Я посмотрела на ее живот, на выпуклый пупок, напоминающий глаз. – У вас роскошный живот.

Она с довольным видом взглянула на меня. – Будет девочка. Все никак не получалось, а вот теперь случилось. – Сколько осталось? – Два месяца. Моя невестка сразу забеременела, а мне пришлось восемь лет ждать.

– Это случается тогда, когда должно случиться. Еще раз спасибо. Желаю вам всего самого лучшего.

Я попыталась вернуть ей блюдце, едва попробовав десерт, но она словно бы этого не заметила.

– У вас есть дети?

– Две дочери.

– Когда они у вас родились?

– Первая – когда мне было двадцать три.

– Уже большие.

– Одной двадцать четыре, другой двадцать два.

– Вы выглядите моложе. Моя невестка сказала, что вам наверняка не больше сорока.

– Мне почти сорок восемь.

– Везет вам. Вы так хорошо сохранились. Как вас зовут?

– Леда.

– Неда?

– Леда.

– А меня зовут Розария.

Я решительным жестом протянула ей блюдце, и она его забрала.

– Я вела себя немного резко, – неохотно признала я.

– От моря иногда никакой пользы, один вред. А может, вы беспокоитесь о дочерях?

– Дети всегда доставляют беспокойство.