Незнакомец. Шелк и бархат

Эйнар — высокий, худой, слишком худой. Слишком бледный после учебного года, после лекций и многих часов, проведенных в библиотеках. Даже сейчас он еще не до конца свободен — только доставит нас до места и вернется в Стокгольм в Королевскую библиотеку, чтобы закончить свою несчастную рукопись, которая должна уйти в набор до праздника середины лета. Но уж потом ничто не сможет помешать ему наслаждаться солнцем, зеленью и свежим воздухом в Змеином Озере — уж об этом я позабочусь.

Кристер. Еще более высокий и еще более худой. Голубые глаза, темные волосы — как у меня и у Юнаса. Тоже ироничный взгляд, как и у папы, но куда меньше мягкости. Иногда он бывает по-настоящему жестким и суровым.

Камилла. Мягкая, все время разная, чем-то похожая на котенка, с которым Юнас водится на травяной лужайке, но гораздо более своенравная. Она кажется такой стройной в своем золотисто-желтом летнем костюме, что остается только удивляться, откуда берется ее удивительный голос, еще раз подтверждающий, что страна, давшая миру Юсси и Биргит Нильссон, продолжает производить на свет блестящих оперных певцов. Легко представить ее себе в свете огней рампы в Ля Скала или Ковент Гаден и гораздо сложнее — в роли жены стокгольмского полицейского. Хотя сейчас она и ее любимый начальник комиссии по расследованию убийств выглядят вполне гармоничной парой.

Юнас просто на вершине блаженства. Он, радостно надувая щеки, таскает за собой удивительно покорного котенка, он смеется просто до слез и вопит:

— Мама! Дедушка! Я могу носить его. Вот так!

— То-то парень радуется! Он напоминает нашу Агнес, когда она была в таком же возрасте. Правда, Лидия?

Более широкой улыбки, чем у Манфреда Ульссона я, пожалуй, не видела за всю свою жизнь. Зубы у него коричневые от табака за исключением двух передних — судя по всему, искусно сделанных фарфоровых протезов. Он длинный и тощий, как жердь, венчик седых волос обрамляет его загорелый затылок. Глаза у него прозрачно-голубые и мало что говорят о его характере. Инфантильный, хвастливый, ненадежный, вспыльчивый? Или наоборот — добродушный, наивный, безобидный?

Лично мне больше импонирует его жена. У нее тоже загорелая, обветренная, морщинистая кожа, гладкие волосы, расчесанные на прямой пробор, уже почти седые, а руки большие и мозолистые. Но первое, что замечаешь в ней — это спокойный глубокий взгляд, взгляд человека, который многое испытал, пролил немало слез и наконец смирился, решив принимать жизнь такой, как она есть, смотреть на все с пониманием и с юмором.

— Нет, — отвечает она на вопрос моего папы, — внуков у нас нет. Правда, наша дочь Агнес уже давно замужем, но детей у них с Лаге, к сожалению, нет.

— А ваш младший сын? — спрашивает Кристер, не спеша набивая трубку. — Чем он занимается?

— Бьёрн-Эрик? Он… Он ничем особо не занимается. Так, помогает иногда в конторе на лесопилке. Он очень слабенький, он…

Муж перебивает ее, сердясь выкрикивает:

— Он скоро сделается полоумным, как этот Наполеон, с которым он, черт меня подери, проводит почти все время! Это просто наказание, вот что я вам скажу!

— Наполеон, — поясняет Кристер, — это действительно очень своеобразный старичок, которого мы скоро увидим. У него мы и сняли на лето наш хуторок. Я думаю, нам пора уже отправляться туда. Нам еще много всего надо успеть, пока не стемнело.

Итак, мы на последнем этапе пути. Поначалу Юнас горько и сердито вопит, когда ему приходится расстаться с новым другом, однако потом он засыпает у меня на коленях, и тишину нарушает лишь гудение моторов, пока мы поднимаемся все выше и выше по дороге, опоясывающей поросший лесом склон.

Большой красный «мерседес» Кристера маячит впереди, и остается только удивляться, как он может двигаться вперед по такой узкой дороге.

Картины за окнами машины все время меняются. В какой-то момент мы двигаемся в холодной тени огромных тем но-зеленых елей, потом вдруг взбираемся на вершину горы, где солнце играет на красноватых сосновых стволах, еще через минуту проезжаем по просеке, где из сплошного зеленого ковра брусничных листьев торчат совсем маленькие березы и елочки. Когда нам кажется, что мы уже забрались в самую глушь, над нашими головами вдруг повисают параллельные ряды электропроводов, поддерживаемые огромными стальными конструкциями.

— Видишь те высоковольтные провода? — показывает пальцем Эйнар. — Электричество, о котором они так давно мечтали, подошло совсем уже близко к хутору. Такое близкое и такое недосягаемое.

Внезапно мы резко тормозим. Кристер стоит возле своей машины и ругается, на чем свет стоит. Мы все тоже вылезаем и начинаем понимать его негодование. В двух шагах от красного бампера машины начинается старый деревянный мост, перекинутый над чистой и радостно плещущейся горной речкой. Сама речка не больше весеннего ручейка, но ущелье довольно широкое, а мост старый и ветхий — во всяком случае, слишком ветхий, чтобы выдержать такие современные машины, как «вольво» и «мерседес».