Когда она засыпает, на часах еще только начало девятого. Решаю тоже лечь пораньше. Беру с ночного столика книгу, залезаю в постель, подкладываю под спину вторую подушку и начинаю читать. Скоро веки мои тяжелеют, а потом я вдруг просыпаюсь оттого, что книга падает мне на грудь. Выключаю свет, натягиваю одеяло и закрываю глаза. Но сон не идет. Из головы не выходит история с ключами. И все же мне нужно отдохнуть, и я начинаю делать дыхательные упражнения, которым научилась на сеансах терапии. Вдох, считаю до восьми, выдох, считаю до восьми. Расслабленно слушаю тишину, и вдруг в голове взрывается фейерверк, словно на День независимости. Голоса. Кто-то говорит, причем не у меня в голове, а вслух. Это что, галлюцинация? Так громко! Я лежу неподвижно, широко раскрыв глаза и не дыша, и слушаю. Теперь я ясно слышу резкий, гневный голос. «
– Хватит! – кричу я, рывком садясь. – Кто ты?
Внезапно все стихает. Сердце стучит будто молот. Включаю свет и встаю. В комнате пусто. Заглядываю через щелочку в спальню Валентины – она крепко спит. Спускаюсь в холл – сигнализация включена, входная дверь надежно заперта. На цыпочках иду на кухню, беру нож для разделки мяса и, сжимая его в руке, проверяю каждую комнату в доме. Все двери и окна заперты. Здесь нет никого, кроме Валентины и меня. Я роняю нож и в слезах бессильно опускаюсь на пол. Я теряю вещи, краду вещи, а теперь еще и слышу голоса. Значит, вот так сходят с ума?
46. Кассандра
Я просыпаюсь на полу. Мягкий свет, струящийся в окна гостиной, говорит, что уже почти рассвело. Рот какой-то ватный, и меня все еще шатает после беспокойной ночи. К бедру прикасается что-то холодное. Я поднимаю ногу и вижу нож. Постепенно вспоминаю все: как я взяла нож на кухне, как обыскивала дом, как проверяла, заперты ли двери и окна. И голос, его я вспоминаю тоже. Страшный голос. Был ли он настоящий? Я слышала его не в голове, я уверена. Но потом я горько смеюсь сквозь слезы. Сколько уже раз я доказала, что не могу быть уверена ни в чем. Как бы то ни было, надо прийти в себя, пока Валентина не проснулась. Валентина! Неужели я с ней что-то сделала? Я взлетаю наверх, кровь стучит в ушах, бегу к ее комнате. Дверь закрыта.
Застываю в страхе, не зная, что увижу. Прижимаюсь ухом к двери в надежде услышать ее дыхание. Не услышав ничего, поворачиваю ручку и вижу слабый свет, проникающий сквозь розовые шторы. Валентина крепко спит, глубоко и мерно дыша, ее волосы чернеют на белоснежной подушке. Вздыхаю с облегчением и протягиваю руку, чтобы коснуться ее щеки. Но рука внезапно движется как чужая, и я вижу стальной блеск ножа, сжатого в моих пальцах. Медленно отступаю, шажок за шажком, моргая и тряся головой. Потом поворачиваюсь и выбегаю из комнаты. Нож все еще у меня в руке. Я просто забыла о нем, убеждаю я себя. Да, именно так. Я забыла, что держу его. Я же не собиралась ранить Валентину, так ведь?
С трудом дохожу до ванной, включаю душ и делаю воду такой горячей, что она бьет и обжигает мое тело, наказывая меня за ужасные мысли и за то, что говорят мне голоса. Она градом катится по спине, как мелкая галька. Наконец выключаю ее, выхожу из душа и встаю, мокрая, перед зеркалом. Кожа стянута, покраснела и покрылась пупырышками. Под запавшими глазами темные круги. Выгляжу на десять лет старше. Наклоняюсь к своему отражению, проводя рукой по мокрым волосам, но вдруг замечаю какое-то движение позади и буквально подпрыгиваю.
– Мама, что ты делаешь?
Резко оборачиваюсь. За мной стоит Валентина, на ее лице написано недоумение.
– Ты совсем мокрая.
Она снимает с сушилки полотенце и протягивает мне.
– Держи.
Она улыбается, а я начинаю плакать.
Ее лицо омрачается.
– Мамочка, почему ты плачешь? Тебе грустно?
Я оборачиваю себя полотенцем, становлюсь на колени и кладу руки ей на плечи.
– Нет, мне не грустно. Я плакала, потому что ты моя родная девочка и я так счастлива, что ты у меня есть. Иногда мы плачем, когда счастливы.
Кажется, это успокоило Валентину, ее лицо проясняется.
– А теперь, – говорю я, – давай, пока мама одевается, ты тоже оденешься и мы вместе пойдем вниз, завтракать.
– Ладно.
Она бежит к дверям, но оборачивается на секунду:
– Папа сегодня приезжает, да?
У меня замирает сердце.
– Да, сегодня.
Если я расскажу Джулиану, что снова слышу голоса, как он отреагирует? Что, если два года назад я убежала, потому что боялась за Валентину? Размышляю над этим, пока роюсь в шкафу. Если голоса звучат только в моей голове и это подсознание предостерегает меня, то понятно, почему я слышу их только здесь, рядом с Валентиной. Натягиваю красный кашемировый свитер, сую ноги в удобные домашние тапочки. Не знаю точно, сколько потеряла в весе, но черные шерстяные штаны стали явно свободнее в талии.