Незнакомцы

— В общем, Эрнесто схватил Гектора, этого мальчугана, которого вы, наверное, видели, когда входили, повалил его на диван и приставил ему к горлу шестидюймовый нож. Мистер Мендоза совершенно потерял рассудок, заметался, не зная, то ли пытаться отнять у Эрнесто нож, то ли нет. Эрнесто визжит, втолковать ему что-либо невозможно, мы держим его на прицеле, потому что с наркоманом, у которого в руках нож, шутки плохи, но не стреляем, пробуем его урезонить или отвлечь от ребенка. И нам это почти удается, но внезапно Эрнесто делает резкое движение и одним взмахом перерезает Гектору горло! Кровь брызжет фонтаном во все стороны, разрез глубочайший, от уха до уха, страшно глядеть. Эрнесто заносит нож над головой Гектора — и мы стреляем, уже не помню сколько раз, он падает на мальчика, мы его оттаскиваем в сторону, он мертв, Гектор едва дышит, хрипит, пытается зажать ручонкой рану, у него закатываются глазки...

Уинтон перевел дух, зябко передернув плечами, и уставился в окно.

Сердце отца Вайцежика учащенно забилось, но уже не из-за описанного Уинтоном кошмара, а в предчувствии его чудесной, как уже догадался священник, развязки.

Глядя в окно, Уинтон продолжал рассказывать дрожащим от волнения голосом:

— При таких ранениях никакую первую помощь оказать нельзя, святой отец. Перерезаны артерии, вены, кровь остановить невозможно, на шею жгут не наложишь. Короче, дело дрянь. Я стою перед мальчиком на коленях и вижу, что он умирает, с такой раной больше двух минут не живут. Я знаю, что помочь ему не смогу, но он такой маленький, мне его так жалко, что я невольно зажал руками эту ужасную рану на горле, чтобы хоть как-то остановить кровь, оттянуть смерть. Я был разъярен творящейся несправедливостью, я не хотел, чтобы этот ребенок умер вот так нелепо, чтобы он вообще умирал, и тогда...

— И тогда он неожиданно исцелился, — тихо сказал отец Вайцежик.

Взгляды полицейского и священника встретились.

— Да, святой отец. Он исцелился. Он захлебывался собственной кровью, секунды отделяли его от смерти, но он исцелился. Я даже не понял, что происходит, ничего особенного не почувствовал, просто держал на его горле руки. Разве не странно, что я ничего не почувствовал? И только когда кровь вдруг перестала сочиться сквозь мои пальцы и мальчик закрыл глаза, я закричал, подумав, что он умер: «Нет! О Боже, нет!» — и убрал от горла Гектора ладони. И в этот момент я увидел, что рана... рана закрылась. Она все еще выглядела ужасно, на месте разреза алел страшный рубец, но это был рубец! Края раны сами собой стянулись!

На глаза Уинтона навернулись слезы. Он не мог говорить. Но это были слезы радости, чистой, дикой, безграничной радости. Уинтон не выдержал этого прилива счастья и разрыдался.

Со слезами на глазах отец Вайцежик протянул ему руки.

Уинтон крепко сжал их и, не выпуская из своих ладоней, продолжал:

— Пол, мой напарник, увидел, что происходит. Увидели и супруги Мендоза. К нам на помощь прибежали еще двое патрульных, они тоже все видели. Тогда я снова положил руки на горло Гектора, на этот жуткий рубец, и пожелал, чтобы он ожил, как ожил я в кафетерии, когда надо мной, фактически уже мертвым, вот так же склонился Брендан. Я представил себе, как в последние дни заживали шрамы на моей груди, и понял, что между моим исцелением и тем, что теперь происходит, есть какая-то связь. Спустя минуту мальчик открыл глаза и улыбнулся мне! Видели бы вы эту улыбку, святой отец! Я отнял руки, рубец был на месте, но он посветлел. Мальчик сел и позвал маму, и тут я не выдержал. — Уинтон умолк, судорожно глотая воздух. — Миссис Мендоза отнесла Гектора в ванную комнату, сняла с него окровавленную одежду, выкупала его, а в это время в квартиру подъезжали все новые и новые люди из нашего управления. Все хотели собственными глазами увидеть чудо. Слава богу, что пока еще о нем не пронюхали репортеры!

Некоторое время оба молча смотрели друг на друга, потом отец Стефан спросил:

— Вы не пытались вернуть к жизни Эрнесто?

— Пытался, — сказал Уинтон. — Я приложил руку к его ранам, но это не помогло, святой отец, он уже был мертв. Гектор все-таки еще был жив, а Эрнесто умер сразу.

— Вы не заметили на ладонях каких-нибудь странных знаков? Красных колец или припухлости?

— Нет, ничего подобного я не заметил. А что это за кольца?

— Я не знаю, — ответил отец Вайцежик. — Но они появлялись на ладонях Брендана, когда... когда происходили подобные вещи.

Они снова помолчали, затем Уинтон спросил:

— Брендан... то есть отец Кронин — святой?

— Он просто хороший человек, — улыбнулся отец Вайцежик. — Но он не святой.

— Тогда как же он исцелил меня?

— Этого я тоже точно не знаю. Но, несомненно, это проявление божественной силы.

— Но как Брендан передал мне свою способность исцелять людей?

— Не знаю, Уинтон. Возможно, что он вообще не передавал ее. Может быть, это Господь Бог действует через тебя; сначала через Брендана, а теперь вот через тебя. Он почему-то сделал вас своими избранниками.

Уинтон наконец отпустил руки отца Стефана. Он поднес к глазам ладони и взглянул на них: