Незримый фронт

— Нет, что вы, я не могу вас стеснять, — вежливо отклонил Касымхан предложение атамана. — Я поселюсь у родственников в Кульдже. Это рядом, и вы в любое время сможете меня вызвать.

Пропустив ответ Чанышева мимо ушей, Дутов стал расспрашивать о положении в Семиречье. Из его вопросов было ясно, что он неплохо обо всем осведомлен, и Чанышеву беседа далась нелегко. Это был уже не тот Дутов, с которым Чанышев беседовал при первой встрече…

Касымхан просидел у атамана почти весь день. С большим трудом он согласился, чтобы Чанышев жил в Кульдже.

— Хорошо, — сказал он, — я дам вам визитную карточку к отцу Ионе.

Открыв стол, атаман достал карточку, на которой что-то было написано по-китайски, взял карандаш и приписал внизу:

«Отец Иона! Предъявитель сего из Джаркента — наш человек, которому помогите во всех делах».

«Как это понимать? — подумал Чанышев. — Ведь он же знает, что я знаком с Ионой…» Заподозрив недоброе, Касымхан, не подавая, однако, виду, поблагодарил атамана и тепло распрощался с ним.

По приезде в Кульджу Чанышев в особняк к Ионе не пошел, а спустя несколько дней, когда собрал все нужные по заданию Суворова сведения, послал к Ионе с визитной карточкой своего знакомого Турсуна: велел попросить денег и сказать, что сам Чанышев заболел и потому не пришел сразу по прибытии в Кульджу…

Иона повертел в руках визитную карточку и сказал посланному:

— Если ему деньги нужны, пусть сам явится ночью ко мне на квартиру…

«Ясно, — подумал Касымхан, когда ему рассказал об этом Турсун. — Мне готовят ловушку. Но в чем дело?» Однако на раздумья времени не оставалось. Он поручил Турсуну сходить утром к Ионе и сообщить о выезде Чанышева в Джаркент по экстренному вызову. С наступлением темноты Касымхан покинул Кульджу. За городом, в небольшом кишлаке, ожидал его верный Махмуд.

В день приезда Чанышев увиделся с Суворовым и рассказал о случившемся.

— Как видно, — сказал Суворов, — он в чем-то не доверяет вам или сомневается в правильности сообщенных ему вами сведений и, возможно, хотел, чтобы вас послушал еще Иона. Лучшего человека, чем вы, он не имеет здесь, и пока что терять вас ему невыгодно. Ваш поспешный отъезд, конечно, насторожит его. Надо поскорее рассеять его сомнения.

— Но как? Говорите, я готов выполнить ваши указания, — сказал Касымхан.

— Давайте используем Нехорошко. Вы расскажите ему, что вас вызвали в Джаркент специальным письмом ввиду возникшей опасности ареста ваших родственников, якобы заподозренных в контрабанде. Но приехав и разобравшись в слухах, вы пришли к выводу, что все это чепуха, и по-прежнему боитесь лишь одного: чтобы ЧК не узнала о деле, которое создали и ведете по заданию атамана…

Касымхан, вернувшись к себе в отдел, вызвал Нехорошко. Тот, обычно поддакивающий Касымхану во всем, вдруг стал расспрашивать его о родственниках, а узнав, что их у Чанышева только в Джаркентском уезде свыше трех десятков, переключился на помощников по организации. Его интересовало, не арестован ли уже кто из них и когда. Поверив, наконец, Чанышеву, искренне ему посочувствовал и обещал разъяснить создавшееся положение Дутову.

— Таким образом, — как он выразился, — у Александра Ильича отпадут малейшие подозрения.

«Он, — писал агент о Чанышеве, — действительно отдается нашему делу. Что только от него зависит, он делает. Так что работа его деятельная, но очень острые шипы у Советской власти…»

А в конце письма приписал:

«С нетерпением ожидаем вас и вашего прихода, но никак не дождемся».

Последовавший затем обмен письмами между Чанышевым и Дутовым убедили Суворова в том, что атаман не сомневается в Чанышеве.

Шел январь 1921 года. Направленные Суворовым в разведку Махмуд Ходжамьяров, Мука Байсмаков и Юсуп Кадыров возвратились из Суйдуна с нерадостными вестями. Они рассказали, что после рождества, когда Дутов из дому не отлучался вовсе, вспыхнул мятеж маньчжурского полка в Куре. Суйдунскую крепость китайцы сразу объявили на военном положении, которое, наверно, сохранится до ликвидации мятежа.

Предположение Ходжамьярова оказалось верным: только к концу января полк хунхузов (так называли жители Синьцзяна маньчжуров) наконец успокоился и крепость вернулась к мирной жизни.

Суворов почти не покидал в эти дни своего кабинета. Он получил указание облЧК прибыть в Алма-Ату для консультации по осуществлению заключительной части операции и теперь готовился к отъезду.

Возвратившись из Алма-Аты с последними наставлениями облЧК, Суворов вызвал к себе Чанышева.