Незримый фронт

С чрезвычайным волнением я взялся изучать содержимое заветной папки. Фотоснимки в большинстве были сделаны в Швейцарии, в городе Цюрихе. Вот Феликс Эдмундович со своей женой Софьей Сигизмундовной и сыном. А вот он в арестантской робе: этот снимок сделан в Орловской тюрьме в октябре 1914 года, куда он был брошен царским правительством в первый год империалистической войны.

Интересной оказалась переписка Феликса Эдмундовича с сестрой Альдоной Эдмундовной и с близкими друзьями. Письма более чем тридцатилетней давности. Просматриваю одно письмо, другое, третье. На письмах и открытках из тюрьмы — черный жирный штамп цензуры: «Проверено». Феликс Эдмундович очень осторожен, пишет намеками. Но как он досадует, что в это сложное время он не на свободе, не среди своих верных друзей, не может вместе с ними бороться против самодержавия.

Жадно вчитываюсь в дорогие документы и вскоре убеждаюсь, что все они представляют большую ценность. Но мне ясно и другое: даже для беглого ознакомления с ними мне потребуется уйма времени. Как же быть? Ведь не могу я злоупотреблять гостеприимством хозяев. Решаюсь обратиться к Альдоне Эдмундовне с просьбой дать мне документы в Варшаву для тщательной и обстоятельной обработки. Разумеется, с гарантией, что все будет возвращено в целости и сохранности.

Альдона Эдмундовна немного поколебалась, затем сказала:

— Я очень любила Феликса. Все, что сейчас перед вами, — самое дорогое, самое ценное для меня. Ну что ж, берите документы с собой. Понимаю, что они нужны не только мне.

Я горячо поблагодарил Альдону Эдмундовну. В Варшаве письма, фотоснимки, открытки — всего около двухсот документов — еще раз прошли через мои руки. Мы сделали фотокопии и отправили их в Москву. А через несколько дней я отвез Альдоне Эдмундовне папку с документами.

Сестра Феликса Эдмундовича попросила меня по возможности чаще посещать ее. Такой случай мне вскоре представился. В конце декабря 1948 года мне посчастливилось повидаться с женой Феликса Эдмундовича Софьей Сигизмундовной и ее сыном, которому в ту пору было уже 38 лет. Мать и сын прибыли в Варшаву в составе делегации Советского Союза на Международный конгресс ученых — сторонников мира. Виктор Захарович Лебедев рассказал Софье Сигизмундовне о моих встречах с Альдоной Эдмундовной, и жена Дзержинского попросила посла познакомить меня с нею. Софья Сигизмундовна подробно расспросила меня о своей родственнице, с которой она по ряду причин не виделась тридцать лет.

— Как быстро летит время, — сказала Софья Сигизмундовна, — мне уже шестьдесят пять лет, а ей — под восемьдесят. Годы немалые.

По просьбе Софьи Сигизмундовны я поехал к Альдоне Эдмундовне, чтобы пригласить ее в Варшаву: шел конгресс и Софья Сигизмундовна не могла тогда отлучиться из Варшавы. Альдона Эдмундовна с радостью и волнением выслушала вести о Софье Сигизмундовне и племяннике.

…Со дня незабываемых встреч в Варшаве и Лодзи прошло уже около двух десятков лет, но я до сих пор помню все до мельчайшей черточки. Такое не забывается.

Документы, которые предоставила в распоряжение Советского правительства Альдона Эдмундовна, позволили нам еще лучше и полнее узнать Феликса Эдмундовича Дзержинского — славного рыцаря революции.

В. Ришт

НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ВСТРЕЧИ

На юге страны гражданская война шла на убыль. Деникин был разгромлен, и в январе 1920 года части Красной Армии освободили от белогвардейцев Ростов-на-Дону. Вскоре в Почепскую уездную чрезвычайную комиссию, где я тогда служил, пришла телеграмма от Феликса Эдмундовича Дзержинского. Он предлагал немедленно откомандировать в Москву, в распоряжение ВЧК, трех чекистов-коммунистов. Штат уездной ЧК небольшой, и оторвать трех человек было не так-то просто. Но приказ есть приказ. В Москву направили двух моих товарищей — Козина и Салаева — и меня, в то время члена уездной ЧК.

Дорога оказалась трудной. Да это и понятно: транспорт был разрушен, поезда ходили редко. Кое-как втиснулись в вагон. Ехать пришлось стоя. Только перед самой Москвой вагон немного разгрузился. Прямо с вокзала, в помятых дорожных бекешах и шапках, с чемоданами двинулись на Лубянку, где помещалась ВЧК. Идем усталые, голодные. В карманах у нас только по куску камфары да нафталина — широко распространенные профилактические средства того времени.

Феликс Эдмундович Дзержинский в рабочем кабинете.

На Лубянке нас долго не задержали: обстановка не благоприятствовала заседаниям и совещаниям. Уже через час мы вместе с другими приглашенными были в кабинете Дзержинского. По рассказам товарищей, бывавших у Феликса Эдмундовича, я примерно представлял, как выглядит знаменитый кабинет председателя ЧК. А знаменит он был своей необыкновенной простотой. В комнате ничего лишнего: стол, стулья, в углу за ширмой — железная солдатская кровать. Здесь Феликс Эдмундович работал и здесь же в редкие свободные часы отдыхал. Позже, когда мне становилось особенно трудно, когда до предела изматывался на работе, я всегда вспоминал этот кабинет Дзержинского. Вспоминал и думал: «А разве ему легче? Разве он жалуется на усталость?»