«На одной из явок с официальным сотрудником “СД” Гансом Роллингом мне было заявлено о том, что в городе Николаеве проживает на нелегальном положении оставленный со специальным заданием для ведения подпольной работы против немцев некий майор “Хент или Кент”. Тогда же было пояснено Роллингом, что этот майор ранее проживал в Ленинграде. Судя по названным внешним приметам этого майора, я сделала вывод, что с ним имеет сходство знакомый мне инженер Корнев, и с этого момента, т. е. примерно с ноября 1942 года приступила к активной разработке последнего».
Опять-таки возвращаемся к вопросу о провалах нелегалов на каналах связи. То есть первичную информацию о существовании в Николаеве опытного советского резидента служба безопасности нацистов получила в результате радиоперехвата и частичной расшифровки его сообщений Центру и только позднее последовали трагические события, о которых подробнее коснемся ниже.
Итак, после многочисленных диверсий, осуществленных группой В. А. Лягина, контрразведывательный режим нацистов только ужесточился. Нацистам, а тем более службе безопасности, было понятно — у них под носом эффективно действует хорошо законспирированная нелегальная резидентура советской разведки.
Во время одной из облав на территории гаража городской пожарной полиции со своего рабочего места «исчез» связной В. А. Лягина Гриша Гавриленко, который носил, не смотря на категорические запреты резидента, при себе автоматический пистолет. Возможно, увидев людей в форме эсэсовцев, он предпочел скрыться. Все-таки не будем судить поступок Г. Гавриленко, а обратимся к фактам разворачивавшейся трагедии. Нужно было срочно легализовать его отсутствие на рабочем месте. В противном случае, за нарушение трудовой дисциплины Г. Гавриленко немцы могли выслать в Германию. В. А. Лягин принял решение достать медицинскую справку, и с этой просьбой обратился к врачу местной больницы Марии Любченко, немолодой женщине (ей исполнилось в 1943 году 54 года), которая была оставлена в городском подполье по линии областной партийной организации, но фактически саботировала задание партии. Как было сказано выше, ранее резидент был знаком с М. Любченко через свою жену М. Дуккарт. Он знал, что она не раз выручала фиктивными справками рабочих с «Южной верфи», но лично к ней не обращался. По воспоминаниям Э. И. Дуккарт, В. А. Лягин не доверял М. Любченко, но вынужден был к ней обратится, ради сохранения основного связного. Однако не знал резидент, что М. Любченко с июля 1942 года являлась агентом СД и ловко водила «за нос» подпольщиков, нанося своим предательством кровавые потери. К началу 1943 года М. Любченко стала опытным и активным агентом-провокатором, ее неоднократно внедряли в группы подпольщиков. В общей сложности агент-провокатор Любченко выдала органам безопасности Германии 32 патриота-подпольщика. Из их числа 21 человек был расстрелян, в том числе В. Лягин и Г. Гавриленко, троих повесили, остальных отправили в лагеря смерти.
На следующий день, после встречи и договоренности между М. Любченко и В. А. Лягиным-Корневым, Гриша Гавриленко вошел в кабинет врача больницы № 2, после чего «капкан» захлопнулся. Гришу Гавриленко взяли с поличным: с трофейным пистолетом и липовой справкой. Но самое главное — сотрудники СД знали, что он пришел от очень авторитетного инженера, которому покровительствует сам адмирал фон Боддекер, и у них уже появилось много вопросов о второй негласной жизни инженера Корнева. Через какое-то время на территории «Южной верви» Виктор Корнев был арестован.
На первом этапе следователь СД, несмотря на то что располагал косвенными уликами о причастности В. Лягина-Корнева к подпольной деятельности, вел себя достаточно корректно. В. А. Лягин был спокоен и даже обещал обратиться лично к фюреру об ущемлении прав мужа чистокровной немки.
В этой, казалось бы, кране трагичной и безвыходной ситуации разведчик не терял самообладание, работал над собой, продолжал расширять свой кругозор и совершенствовать свой немецкий. Он с трогательным вниманием относился к своей любимой женщине — Магде Дуккарт. Вероятно, будет уместно привести короткую и единственную записку, переданную разведчиком своим близким:
«
Возможно, последние фразы условность, известная только разведчику и его супруге, а, может быть, в записке отражено простое человеческое чувство.