Незримый фронт. Сага о разведчиках

В 1961 году полковник Бояринов становится преподавателем Высшей Краснознамённой школы КГБ СССР имени Ф.Э. Дзержинского — ныне Академия ФСБ. Как вспоминает Андрей, родившийся в 1956 году, «в это время мы жили на углу Автозаводской и Велозаводской в кэгэбэшном доме с одним длинным коридором, кухня и туалет — общие, вода холодная и только в туалете. Поэтому каждую неделю мы с папой ходили в Автозаводские бани. В нашей комнате помимо родителей жили еще бабушка и мы с братом — спали мы за тоненькой перегородкой. Каждое утро мы вместе с папой шли пешком до станции метро “Автозаводская”, выходили на “Маяковской”, где он отводил меня в детский сад КГБ на углу улицы Горького (ныне Тверская) и Фучика, а сам шел пешком до здания Высшей школы КГБ на Ленинградке. Мама работала врачом в 101-й разведшколе, а после выхода в отставку — сначала районным терапевтом, а потом заместителем заведующего райздравотделом Пролетарского района. И именно маме райздравотдел выделил в 1966 году отдельную квартиру на Симоновском валу, где мы жили до 1978 года. В 1969 году папа стал начальником КУОС в Балашихе. Он вставал в 5 утра и шел пешком 5 км до платформы “Серп и молот”, куда приезжал автобус. А обратно из Балашихи его привозил “газик”. И так до 1978 года — таковы были будни начальника сверхсекретного объекта самого крутого спецназа в мире. Ходил он всегда в форме — сначала лётной, потом ВДВ. И в доме, поскольку он приезжал на “газике”, все знали, что здесь живет крутой полковник. И нужно сказать, что положение КУОС в иерархии КГБ было особым. Начать с того, что созданы они были постановлением Совмина. В принципе выпускники КУОС — это наследники 4-го Управления НКВД Судоплатова, и Павел Анатольевич, освободившись в 1968 году из Владимирского централа, принимал участие в создании КУОС, бывал на встречах с преподавателями и слушателями. Григория Ивановича тоже знали все, кто поступал в Высшую школу КГБ. Потому что первое, с чего начиналась учеба — это сборы на базе “объекта” в Балашихе. Но только считаным единицам было известно, что под “объект” законспирированы курсы спецназа внешней разведки — ПГУ КГБ СССР и что в случае войны на базе “объекта” будет развернута бригада особого назначения — аналог ОМСБОН. Отец и Старинова привлек к работе, и Ботяна. Человек дышал всем этим. Огромную роль занимала физическая подготовка. Меня он с 6 лет приучал к лыжам. Зимой через воскресенье мы садились на трамвай и ехали в Зюзино. Естественно, что перед этим мы, по всем правилам, с лампой и мастикой готовили лыжи. На лыжне он ставил меня вперед, а когда я начинал уставать, то обгонял, чтобы я тянулся за ним. Когда я совсем отставал, уже где-то в районе Ясенево, он останавливался, доставал рюкзачок с чаем и сальцем. А когда на обратном пути я снова уставал, папа вынимал веревку и брал меня на буксир. Запомнилась также поездка в Вышний Волочек, где отец воевал в подразделении Судоплатова. Приехали мы туда вместе с мамой, разбили палатку. На следующий день приезжаем в Новгород — а там его уже потеряли, поскольку выпускники КУОС знали, что приедет Григорий Иванович. Он им рассказал, где был — и возникли разногласия по расстояниям. Принесли карту-двухвёрстку, проверили — оказался прав Григорий Иванович. Потом он предлагает: на спор любой объект в радиусе 50 км, что справа, что слева. Они спрашивают — он называет. А это были 70-е годы — после войны прошло немало лет. То есть память и знание местности были феноменальные. Меня дома он тоже тренировал — вечером за ужином развернет политическую карту мира и просит проложить маршрут из Аддис-Абебы на Камчатку, рассказать, какие страны и города проезжаешь, что там произрастает, какие водятся животные. То есть нужно было готовиться, искать в книжках. Поэтому я уже в школе знал больше, чем написано в учебнике географии. Вообще вся эта плеяда людей, которые были вокруг отца, были крайне увлеченными и интересными людьми. Я ведь бывал на “объекте”, мы даже жили там летом, ходил в офицерскую столовую, на стрельбище. Каждый из них был лучшим в своем деле. Старинов, например, мог изготовить взрывчатку из тумбочки — пойти в магазин, купить сахар с марганцовкой — и готово. Физической подготовкой кроме Долматова занимался Борис Ионович Васюков — ученик Харлампиева, создателя самбо, неоднократный чемпион СССР, лучший из лучших. По просьбе отца он показал мне азы самбо. И это мне помогло — в 8-м классе я записался в секцию самбо на стадионе “Динамо”, где занимался два года, а затем продолжил в МВТУ имени Баумана. Впоследствии мне это пригодилось в жизни. Вот такие люди были вокруг отца. Мы поднимали тост за его здоровье и 27 декабря 1979 года, когда праздновали день рождения мамы, а отец был уже в Кабуле. Когда мы прощались 24 декабря, он сказал мне: “Учти, что бы ни случилось — мама на тебе”… Поздравляя её, мы не могли знать, что именно в эти минуты отец шел в свою последнюю атаку во дворце Амина. Через два дня, когда уже началась подготовка к Новому году, брат приехал ко мне в МВТУ и привез печальное известие о том, что отец погиб. Маме мы рассказали об этом вместе. Жизнь для нее по существу закончилась — отец был ее смыслом, их связывали глубокие отношения. Звезду Героя Советского Союза нам домой привез Крючков. Юрий Иванович Дроздов стоял рядом. Вручая награду маме, Крючков сказал: “Валентина Сергеевна, как Вы посмотрите на то, если мы Вашего младшего заберем к себе?” Она посмотрела на меня. Что я мог ответить после гибели отца? Только одно: “Сочту за честь!” Но в 1991 году Крючков оказался в тюрьме, КГБ не стало, появилась СВР — но уже при президенте, а президент — Ельцин, который в 1993-м ликвидировал КУОС, созданный моим отцом, а “Вымпел” передал милиции. Одним росчерком пера…»