Ни слова о деньгах

Елена осмотрелась и опять подумала о том, что надо собраться с духом и затеять генеральную уборку. В последнее время мысль о грандиозной пертурбации посещала всё чаще, и Елена с удивлением прислушивалась к себе: почему? Все эти четыре года она не замечала, в каких условиях живёт. Возвращалась домой только для того, чтобы принять душ и отоспаться. И вновь летела в больницу, в приёмный покой, или в реанимацию, или к операционному столу. Работа – выматывающая, но творческая, отупляющая, но омытая слезами благодарности – превратилась в наркотик, в способ забыться.

Четыре года назад её спас Зураб, когда позволил работать день и ночь. Мир сузился до размеров операционного стола, где горели кровавым огнём чьи-то перепаханные внутренности.

Всё остальное перестало существовать.

В её тогдашнем неадекватном состоянии Зураб не имел права пускать её в операционную, да ещё и давать в руки скальпель. Он шёл на риск и должностное преступление. Но не ошибся. Елена не только не угробила ни одной жизни, но спасла несколько сотен, а заодно и свою собственную. Она оперировала как автомат, как безупречный робот, с каждым днём всё больше оттачивая мастерство, превращаясь из отличного хирурга в гениального… Её движения были чёткими и выверенными, а глаза – совершенно сухими. Но все эти вовремя не выплаканные слёзы так и остались у неё в груди, никуда не исчезли. Они превратились в колотый лёд, и острые осколки впивались в сердце.

Все обещали, что через год станет легче, надо только его пережить. Оказалось – обман, прошёл и год, и два, а боль не отпускала…

Но теперь всё-таки что-то изменилось. Ведь она уже несколько раз поймала себя на мысли о генеральной уборке. А человек, привыкший жить в могиле, об этом вовсе не думает. Могила, она и есть могила, какая разница, не лежит ли по углам пыль…

…Елена приняла душ, закуталась в махровый халат и отправилась на кухню. Её волновал один вопрос, к сожалению, риторический: найдётся ли что поесть? Она знала, что и в холодильнике, и в шкафчиках пусто, но упорно продолжала в них шарить, так как умирала с голоду.

Не найдя ни крошки, Елена тихо выругалась и, посмотрев на часы, отправилась к соседям. Она долго и нагло звонила в дверь.

На пороге её встретил заспанный бугай Толик в одних трусах. Увидев соседку, он искренне обрадовался, хотя его жестоко вырвали из ласковых объятий сна.

– Леночка, привет! Заходи.

– С Новым годом. Поесть дадите? – без предисловий поинтересовалась Елена.

Из-за спины Толика высунулась не менее заспанная, чем муж, Арина. Она тут же засуетилась, забегала, заверещала из глубины квартиры, встречая дорогую гостью. Елена Борисовна являлась достоянием не только их подъезда, но и всего дома. Конечно же первым делом все шли к ней, часто – прямо посреди ночи. Она провела миллион экстренных консультаций в домашних условиях, вправляла, перевязывала, прощупывала. Советовала, что предпринять и куда ехать.

– Лена, садись, садись, сейчас я на стол соберу!

– Ариша, ты мне дай чего-нибудь, и я пойду. Сил никаких нет, падаю. И вы, наверное, спать хотите, я же вас разбудила.

– С дежурства?

– Да.

– Мы так и подумали.

Первого января даже незваный гость – не татарин, потому что холодильники у всех (кроме Елены!) ломятся от еды. От соседей врач вернулась с большой тарелкой деликатесов, пачкой кофе и бутылкой вина. Ариша соорудила шедевр, разместив в центре композиции антрекот и обложив его по окружности пятью видами салата. Женщина рвалась снабдить соседку ещё и тортом – на выбор предлагались «Наполеон» и «Киевский», или сразу оба, но Лена отказалась.

…Она вернулась домой, переложила антрекот на отдельную тарелку и подогрела в микроволновке. Сварила кофе, выпила бокал вина и, наконец, отправилась спать. По дороге в спальню отключила домашний телефон и мобильник. Сняла халат, нырнула под одеяло, повозилась, устраиваясь поудобнее. Рядом на тумбочке – прямо перед глазами – стояла их семейная фотография. Радостный снимок, излучающий солнечный свет любви: мама, папа и маленький сынок. Андрюшка. Сейчас ему уже было бы девять…

Лена протянула руку, взяла рамку, погладила пальцем лица мужа и сына, поцеловала холодное стекло… Она смотрела на улыбающуюся молодую женщину на снимке и никак не могла объединить себя и её в одно целое. Это кто-то другой, не она. Неужели когда-то она умела так радостно улыбаться?

Сердце полоснуло болью. Она увидела себя на берегу заснеженного озера – сначала растерянную и потрясённую, потом – обезумевшую от ужаса… Только что они летели вдвоём на снегоходе, выписывали виражи – любимый муж и маленький сын – и вдруг исчезли, растворились на белом фоне, словно их никогда и не было… Одно мгновение – и снегоход ушёл под воду, провалился в серую полынью, невидимую с берега…

Ей было стыдно признаться, но каждый раз к отчаянью и боли примешивалась злость. Она ничего не могла с собой поделать, но не только тосковала по мужу, но и страшно злилась на него – зачем поехал кататься на этом чёртовом снегоходе? И зачем взял с собой Андрюшку? Оставил ей хотя бы сына…