Читаем Ничего, кроме счастья полностью

Я успокоил их, его жену и его; сын-лжец. Да, я в поиске, наклевывается кое-что интересное, я прохожу много собеседований. Я, может быть, войду в комиссию по расследованию рэкета в техническом контроле автомобилей.

У тебя талант Антуан твой отец мне только об этом и твердит как все-таки грустно что тебя уволили это должно быть такой удар одного моего кузена уволили из Vallourec[30] он так и не оправился получил выходное пособие зарплату за полгода три месяца протянул и все было кончено.

Они трогали меня оба в тесной пижамке своей жизни. Их движения без размаха. Их любезность, ненавязчивая, лишь бы никого не побеспокоить. Мой отец был счастлив в скромности, в узости; никаких распростертых крыльев, бешеного бега по причалу вдогонку за отплывающим кораблем. Он взял руку моей мамы и тотчас выпустил ее, обжегшись. Он поставил крест на своей любви к поэзии, на мечтах о науке и Нобелевской премии. Так и остался у Лапшена, всю жизнь изготавливал тысячи средств и каждый день надевал белый халат. На ком клобук, тот и монах – это о нем, и халат был ему тесен.

Мы втроем посмотрели «Поющих под дождем», а когда фильм кончился, я поцеловал отца и поцеловал его руки. В дверях его жена поблагодарила меня, ты прекрасный сын, сколько хорошего ты для него делаешь.

Я улыбнулся ей. Ты замечательная, Колетт.

Тут она сдавленно вскрикнула. Впервые за тридцать лет ты назвал меня по имени.

Я в последний раз поужинал у Анны и Тома. Когда я уходил, Анна что-то прошептала мне на ухо. Выбери день

.

Выбери день. И ночь поглотила меня.

Все золото мира

Все-таки хорошо, что твоя мама уехала в Лёкат делать снимки для своего весеннего каталога. У нас была целая неделя, только наша, мы могли наполниться друг другом. Ты видел, какой забавницей становится твоя сестра. Как она вчера подражала жене моего отца, тараторила, в точности как та, словно из пулемета строчила, не останавливаясь, не переводя дыхания, а когда будто бы задохнулась и упала на пол, это было просто гениально. Ты более скрытный, Леон, ты опускаешь глаза, ты скупее на слова, ты как я, держишь все в себе, хранишь. Однажды это становится слишком тяжко. Я надеюсь, что ты остался доволен. Сегодня был хороший день, самый лучший из всех, за всю нашу жизнь вместе, лучше даже, чем дни вашего рождения. Чудесный день, одно слово. Не о чем жалеть после такого дня. Ты знал, что «Отелло», шоколадно-меренговый торт от «Монтуа», раньше назывался «головой негра»? Его переименовали из-за негра. Из-за того, что могут сказать или не сказать. Зато можно и дальше терпеть, что тебя держат за идиота, что тебя вышвырнули, как дерьмо, что тебя бросили без причины. И дальше страдать в одиночку. Так было и так будет. Знай свое место. Не жалуйся. Прекрасной жизни не получилось. Но теперь с этим покончено. Порой не след упорствовать. Сколько тебе ни талдычат, что надо бороться, все это чушь. Посмотри на моего отца, как его разъедает чертов оголодавший рак. Ему не победить. Он даст себя сожрать, вот и все. Умрет в безобразии. В грязи. Надо уметь остановиться, Леон. Это чей-то нам подарок: знать, когда наступит конец. Откланяться. Показать два пальца. Сказать им, мол, вы мне больше ничего не сделаете.

Сегодня мы остановимся, Леон. Сегодня простимся. Твоя сестра уже ушла. Я плакал, когда накрыл ее голову подушкой. Она такая красивая. Моя рука дрожала. Я едва коснулся спускового крючка. Странное ощущение – отдача. Я знаю, что она не мучилась. Никто не мучится. Это происходит так быстро. Так быстро. Я не грущу. Нельзя грустить, когда знаешь, что не будешь больше мучиться. Что не будешь мучиться никогда. Как моя сестренка Анн, которая просто не проснулась. Я говорю тебе до свидания. Говорю, что люблю тебя. И что, если в иные дни идет дождь, знай, это Тане разлучил своих родителей. Толкая Папа руками, Ранги ногами, он разделил их. Рангинуи стал отцом-небом. Папатуануку матерью-землей.

Дождь, Леон, это мое безмерное горе.

* * *

А Жозефина кричала, папа, папа, у меня кровь, мне больно во рту.

* * *

Желанию убить или уничтожить себя и все уничтожить вокруг себя всегда сопутствует огромное желание любить и быть любимым, огромное желание слияния с ближним и, стало быть, спасения ближнего[31].

Часть вторая

1922

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальный бестселлер

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет — его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмельштрассе — Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» — недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.Иллюстрации Труди Уайт.

Маркус Зузак

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне