Ничего не случилось…

«Главное — успеть, пока этот хрен не загнал шмотки!»

Через полчаса они разузнали адрес — его назвал грузчик из пункта стеклотары, к которому подослали одного из приятелей Козла.

Тот, кого искали, жил на первом эта же деревянного дома, и все трое решили, что один из них встанет под окнами во дворе на случай, если тот вдруг задумает смыться. Но всем так хотелось участвовать в праведном суде, что в конце концов эту мысль отбросили — все равно поймаем!

Как только хозяин открыл дверь, Козел и Мария тут же набросились на него, но, чрезмерно усердствуя, лишь мешали друг другу. Когда клубок тел наконец распался, — надо же было снять допрос! — у хозяина была всего лишь разбита губа.

«А ну сейчас же отдай туфли и шапку, а то подавишься собственными зубами!» — закричал Мария, а Козел замахнулся, но жертва уклонилась, Козел и хотел бы ударить, да не сумел.

«Сейчас я ему врежу разок!» — подумал Курдаш, деловито вступая в прихожую, но мужичонка проскользнул в кухню и заверещал оттуда, что никакой шапки в глаза не видал.

«Ей-богу, я только что проснулся! Честное слово, я не брал никакой шапки! Я только что проснулся!»

Сухопарая женщина, наверно, его жена, которой Козел и Мария, перебивая друг друга, незамедлительно изложили суть дела, опасливо отвечала, что тоже не видела ни чужой шапки, ни чужих туфель. Козел и Мария, придирчиво поглядев на кальсоны и пижамную куртку мужичонки, в конце концов согласились поверить, что тот только что проснулся. Они рьяно принялись обыскивать квартиру, — выбрасывали из шкафа и ящиков охапки белья, трясли еще теплые простыни, сошвырнули перину — вдруг украденное лежит под ней! Спрятавшись за жену, мужичонка вдруг обнаглел и заорал, чтобы убирались из его квартиры.

На шум — теплоизоляция в перегородках дома давно превратилась в труху — прибежала дворничиха, которая представляла тут власть и государство и которая «каждый день таким вот обламывает рога».

«Если не уберетесь сию минуту — вызову милицию! Ишь, прокуроры нашлись!»

И только потому, что Константин был одет в дорогое пальто, милицию она не вызвала, а сказала Курдашу: «У этих двоих на рожах написано, что за типы. Сами сперли — теперь на других сваливают!»

Уже позже, взвесив все «за» и «против», с этого «говнюка» обвинение все же полностью не сняли: «мог вещи толкнуть по дороге домой или жена утром увидела да припрятала, ведь ясно, что ворованные — где ж он мог взять такую шапку и такие туфли!». Однако некоторые объективные причины свидетельствовали в защиту «говнюка»: ведь вся тройка одновременно покинула квартиру Курдаша, а на улице третий мужичонка не знал, в какую сторону ему идти. Значит, вряд ли он мог в таком состоянии вернуться, найти нужную дверь и войти тихонько, ничего не уронив, добраться до шкафа и так же тихонько выйти.

«Может, мальчишки…» — с умным видом начал Мария.

«Да, эти везде лазают… — согласился Козел. — Может, дверь осталась приоткрытой… надо предупредить народ возле магазина на случай, если станут предлагать шапку или туфли для продажи…»

«Этот ханурик придет еще. Обязательно придет! И тогда мы встретимся!» — сказал Константин, живо представив себе, как он его отколошматит: загонит вора в угол и потом медленно, очень медленно отделает, да так, что от него останется только куча тряпья и кровавый сгусток…

…Курдаш прислушался — по улице проехала машина, в доме по лестнице спускались, переговариваясь, люди. Значит, день в разгаре.

Возле двери кто-то топтался. Пусть, пусть подойдет поближе! Только бы не удрал.

Константин вскочил, как подброшенный пружиной. В голове у него шумело, но кулаки стиснул крепко.

У противоположной стены стояла испуганная девчонка. Он где-то видел ее раньше.

— Ты!.. Я тебя сейчас!.. — взревел Курдаш, но остановился как вкопанный, потому что девчонка, несмотря на страх, твердо смотрела ему в глаза.

— Вы были знакомы с моей матерью!

— И потому ты ходишь воровать ко мне, да? — глаза Константина были еще затуманены спросонья. — Я тебе кишки выпущу, ты это понимаешь?

Девчонка была перепугана, но к двери не кинулась.

— Ее звали Алда. Она работала в магазине кулинарии «Илга».

Ошеломленный Курдаш молчал.

— Я тебя видел… Ты танцуешь у нас в «Ореанде», не так ли?

— Вы убили мою мать. Вы вытолкнули ее в окно.

«У Алды было двое детей… Эта, наверное, старшая…»

Курдаш беззвучно рассмеялся и медленно попятился, пока не упал на кровать, схватившись обеими руками за голову. Он продолжал беззвучно смеяться. А может, он всхлипывал или смеялся сквозь слезы?..

— Только посмейте тронуть меня! Я все предусмотрела! Письмо в прокуратуру уже отправлено. Я написала, к кому и зачем иду… Адрес… Я все предусмотрела! Вас моментально арестуют!

А… Эта девчонка что-то говорит… Пусть!

Алда!

Она со своими ясными, доверчивыми глазами была похожа на божью коровку. В скромном платье из плотной шерстяной ткани и с нотной папкой — дома сказала, что идет к учительнице музыки. Наверно, впервые в жизни позволила себе такую ужасную ложь. В сумерках папка напоминала толстый лист фанеры у нее под мышкой. Он тогда подумал: «Что теперь с папкой делать?»