— «Я возьмил ручку», — такая ошибка в четыре года только вызовет улыбку, она составляет часть очарования малыша. Но такие речевые «ляпы» у более взрослого ребенка вызовут лишь насмешки: «Глядите-ка, он разговаривает, как младенец!» Потом, когда приходит время учиться читать, наступает время сомнений: «В твоем возрасте можно читать и получше!» И наступает день, когда замечания становятся язвительными и жестокими: «Ты, неграмотный!»
Дислексия может стать источником подлинных страданий, порождаемых в основном ощущением несправедливости. Ребенок — ни ленивец, ни бездельник. Если у него не получается читать, то лишь потому, что написанные слова лишены для него смысла. Он как будто расшифровывает незнакомый ему язык. И вот он глотает звуки, путает буквы и переставляет слоги, причем совершенно ненамеренно. Довольно быстро чтение становится ему ненавистным, а его мучения — предметом насмешки окружающих. Когда такого ребенка вызывают к доске писать упражнение, это превращается для него в сплошное унижение. Ребенка начинают считать умственно-отсталым, не пытаясь понять, почему его язык спотыкается о коврик слов.
Особенно такие дети страдают в школьных системах, основанных на превосходстве письменных предметов. Череда неудач провоцирует неприятие школы в целом. Ребенок вскоре начинает чувствовать свое отличие от других и школьная жизнь становится для него неинтересна. Он ощущает себя изгоем в маленьком пространстве учебного кабинета — и это впоследствии мешает ему найти свое место в большой жизни. Чаще всего так происходит, если его недуг так и не определен. И его упрекают в отсутствии усидчивости и старания — а он-то прикладывает такие усилия! Но они напрасны. Если оставить его без объяснений, он так и будет считать себя виноватым за все свои ошибки. Он спрашивает себя, почему все у него то шиворот-навыворот, то задом наперед, и приходит к выводу, что с ним что-то не так. Если за контрольную наинижайший балл — он сам виноват. Чувство вины усугубляется неосознанным пониманием несправедливости и ощущением собственной незначительности, которое мешает развитию его личности. У него возникают комплексы на почве своих многочисленных «неловкостей», которые могут иметь совершенно разное происхождение. Все эти нарушения натолкнули врачей на понятие о детях «дис», у каждого из которых свое специфическое расстройство.
Он может быть «дизорфографичным», то есть неправильно транслировать звуки на письме и писать как слышит, и быть при этом неспособным исправить свой текст, испещренный ошибками. Этот случай особенно обиден для ребенка, который, например, прекрасно знает тему по истории или географии, и ему снижают оценку за грамматические ошибки. Это его совершенно деморализует. Его называют «дискалькуличным», если он неспособен производить операции с цифрами. Во взрослом возрасте это может привести к невозможности заполнить чек. Он может быть «дисфатиком», то есть страдать от невозможности выразить свои мысли словами, а может быть диспраксик, и быть неловким в действиях и жестах из-за нарушенной координации движений. В этом случае его тетрадки выглядят хуже черновиков, невозможно ничего прочесть, он толком не может вырезать, пользоваться линейкой и циркулем — и при этом речь у него может быть легкой и свободной, что называется «говорит как пишет». Все эти расстройства вызваны неполадками в той или иной части мозга. Эти нарушения происходят независимо друг от друга, но, как правило, дислексия и дизорфография[17]
неразрывно связаны между собой. У ребенка, страдающего дислексией, проблемы как правило возникают на стыке буквы и звука, при переходе от написанного слова к сказанному и наоборот. При этом он может в обычной речи совершенно нормально разговаривать, испытывая трудности только в присутствии текста.Дислексия — самая известная проблема из названных, поскольку самая распространенная: от 4 до 8 процентов детей, причем одна девочка на семь мальчиков. В семидесяти процентах бывает наследственной. Риск, что у ребенка возникнет дислексия, увеличивается в восемь раз, если она присутствует у обоих родителя. Для них, дислексиков былых времен, эпоха, когда их считали тупицами и полудурками, благополучно миновала. Но их воспоминания о школе так ужасны, что они предпочитают прятать их подальше.
Когда такую мать, измученную плохими оценками дочери, спрашивают: «А у вас самой никогда не было такой проблемы?», она честно отвечает: «Да что вы, у меня никогда не было дислексии». Но к концу консультации, вспомнив бесконечные вечера, потраченные на переписывание домашних заданий, занятия с логопедом, которые сбивают ее график и все прочее, она скажет в отчаянье: «Вы понимаете… Я не могу больше. Она путает все слова. Это ошибанье невыносимо!» Вот тебе и невольное признание в аналогичном расстройстве; она с трудом его пережила, с трудом научилась с ним управляться и до сих пор пытается скрыть. Тогда как восьмилетняя дочка давно его интериоризировала, то есть «врастила» в психику.