Ничего святого

Мой дядя ни в чём себе не отказывал и не думал о завтрашнем дне. Он делал только то, что хотел, и никому ничего не был должен. Он не работал в общепринятом смысле слова, зато ездил по всему миру, снимая документальные фильмы, которые показывали по телевизору. На Светлогорском проезде эти фильмы никогда не смотрели.

Как-то в субботу по НТВ крутили какую-то передачу. Игорь с интересом смотрел её до тех пор, пока на экране не появился автор фильма – Григорий Скуратов. Послушав десять секунд, Игорь утомлённым голосом произнёс «какая херня» и выключил.

В октябре у нас с мамой произошёл конфликт. Я сейчас не вспомню, что мы не поделили, но разговаривали мы на повышенных тонах: и она, и я. Внезапно я почувствовал, что сзади меня кто-то схватил за шею, хорошенько тряхнул и бросил на кафельный пол.

– Ещё раз услышу, что ты на мать орёшь, я тебя урою, понял? – закричал Игорь.

Не могу сказать, чтобы мне было больно, однако такой метод воздействия пришёлся мне не по вкусу. И вместе с тем мне было стыдно, что я позволил себе повысить голос на маму. Я считал себя целиком неправым, а Игоря – всего лишь высшим судьёй, восстановившим справедливость и наказавшим меня за проступок. Я понимал, что он имеет на это полное право.

Нельзя сказать, чтобы я был подарком.

Именно на Светлогорском проезде я совершил две вещи, за которые мне до сих пор стыдно.

Первая история произошла со мной, когда я учился в пятом классе: стоял апрель, был один из первых по-настоящему весенних дней, в которые я смог в полной мере ощутить, что я перешагнул черту первого десятка: на днях мне исполнилось целых одиннадцать лет, я был в одном шаге от того, чтобы стать взрослым человеком (позднее я узнал, что шаг этот был длиною в несколько мучительных лет). Я имел всё, чего мне хотелось, кроме одной очень важной детали: всю свою жизнь я хотел иметь собаку – не шпица или йорка, а настоящего честного пса: дога или добермана.

В тот день мы с мамой возвращались из магазина, куда заехали, чтобы купить мне штаны и куртку: я нёс в руке пакет с детскими штанами, а мама – с женской курткой. У входа в наш подъезд с невозмутимым видом сидел боксёр – разумеется, не Кличко и не Костя Дзю, а взрослый поджарый пёс тигрового окраса. Он безмятежно проводил нас взглядом до подъезда. При этом собака явно была ухоженной, чистой, на шее висел ошейник, да и голодной она не выглядела. Разобрав дома сумки, мама с удивлением констатировала, что в холодильнике чудесным образом не материализовалась еда (что иногда происходило на заре их с Игорем совместной жизни), а потому сочла необходимым отправиться в магазин за продуктами. Боксёр по-прежнему сидел перед входом: когда наши взгляды встретились, я прочитал в глазах животного грусть и тоску – он выглядел покинутым и одиноким. Тем не менее, отставив лишние сантименты, я составил маме компанию в магазин. Через 20 минут, когда мы возвращались домой, пёс всё ещё сидел перед подъездом. Я с жалостью посмотрел на него и произнёс, скорее просто так, нежели с какой-либо целью:

– Как жаль, что мы ничем не можем ему помочь.

Мама подошла к боксёру, наклонилась к нему и протянула руку. Пёс не попятился, не зарычал, а обрубок купированного хвоста задёргался в разные стороны. Мама погладила животное по голове, пёс встал и принялся размахивать остатками хвоста и подставлять морду и шею, чтобы их гладили и чесали. Поиграв с боксёром с минуту, мама встала и сказала:

– Ну, пойдём.

Я был уверен, что это было сказано мне, однако когда мама не остановила пса, который устремился в подъезд за нами, я понял, что обращались к нему.

«Как круто! – думал я, – У меня будет собака! Как здорово, что мама так просто взяла и подобрала на улице собаку! Она так заботится о животных!»

Номинальным и фактическим хозяином пса стал я: Игорь животных терпеть не мог, и обязательным условием нахождения собаки в доме было полное ограждение его от животного.

– Если хотите собаку, держите её за закрытой дверью, чтобы я ни слышал её, ни видел, – сказал он.

Я был безмерно счастлив услышать это, так как эти слова означали, что я могу оставить пса у себя. Боксёр поселился у меня в комнате: он благодушно принял подстилку в виде старого пледа и без всякого стеснения (к моему восторгу) залез ко мне в кровать, когда я лёг спать.

Едва мы с псом остались вдвоём, я принялся перечислять всевозможные имена, ожидая, на какое он отзовётся. В итоге наиболее подходящим оказалось имя Джо.

Как я узнал, выгуливая боксёра через пару дней, я практически угадал. Два любителя крепких напитков, по обыкновению коротали свой досуг на лавочке, обсуждая, очевидно, несусветную чушь. Когда один из них увидел меня с собакой, он громко произнёс:

– Джой!