Ничья

Повернула к нему лицо. Опасно рядом и ждет реакции, все так же глядя мимо меня. И этот очень умный и одновременно очень глупый мужчина все еще не понимал очевидных вещей.

— Софи… — тихо позвал Рэм, — у нас была бы годовщина сегодня. Ты помнишь?

— Завтра. — Хмыкнула, убирая телефон в сумку и вновь взглянув на него.

Горькая улыбка на долю мгновения тронула уголки его губ. Едва заметно качнул головой. Снял руку с руля и медленно приблизил ко мне, ладонь расслаблена, открыта, держит в поле зрения, будто опасается напугать. Спугнуть.

— Сегодня, — едва слышно поправил он, убирая мою прядь за ухо, едва ощутимо, очень поверхностно касаясь большим пальцем скулы. Нежно. — Уже за полночь. Сейчас я бы поехал за цветами.

Да. Он уезжал ночью. Сам. Потому что рано утром ему на работу, а в спальне должны стоять цветы, выбранные им, собранные по его вкусу и настроению. Он привозил и оставлял их с левой стороны, в метре от постели, чтобы, как только проснулась это было первое, что я увижу. Его цветы. Его строки в записке.

— Цветы в коробках, букетах, наборах каждый раз были разными, но там всегда присутствовали дубровники, хоть один, но был. Как отсылка к городу, где впервые встретились, — кивнула я. — Твоя записка начиналась всегда с одного: «я люблю тебя», дальше были перечислены важные события из совместно прожитого года и то, чем для тебя была важна я, что ты ко мне чувствовал, когда происходили все эти события.

— Я помню каждую записку и каждый твой звонок мне, когда ты ее прочитывала, — подался вперед, к моим губам.

И остановился инстинктивно при моем тихом смехе и скептичной улыбке.

— Слышишь ли ты эту эмоциональную тишину, Рэм? — поинтересовалась я, сжимая его кисть на подлокотнике и располагая ее так, чтобы лежала на нем правильно, одновременно твердо отстраняя от лица вторую его руку уже ушедшую пальцами в волосы.

— Слышу. — Кивнул, полуприкрыв глаза и немного склоняя голову. Сокращая и без того малое расстояние между лицами.

— Так может прекратишь? — подсказала, вглядываясь в темные задумчивые глаза, неторопливо переведшие взгляд за меня, в окно, когда, понизив голос, честно признал:

— Так потому и тянет.

Тихо рассмеялась, устало глядя в его глаза, и пояснила очевидную вещь:

— То, что не вызывает эмоций — больше тобой не управляет. — Потянувшись к консоли, взяла пачку его сигарет. Не выносил, когда курила. Снова ожидаемо промолчал, не отодвинулся и не воспрепятствовал, когда щелкнула зажигалкой, открыла окно и, выдыхая пьянящий никотиновый дым, чувствуя легкое головокружение, прикрыла глаза. — Я пережила с тобой все: страсть, любовь, счастье, страх, обиду, ненависть и наконец-то наступил черед равнодушия. — И мысли заняты другим. — Есть еще одна степень увеличивающую пропасть между людьми — разочарование. Ответной реакции ты от меня не дождешься, в моральном насилии тебе нет равных. — Разглядывая обрастающий пеплом тлеющий конец сигареты в пальцах, свешенных с окна, пожала плечом, — так действуй, Рэм.

— Ученик превзошел учителя? — негромко рассмеялся, тронув теплым дыханием прядь волос, вновь упавшую у лица, когда, выдохнув дым, откинула голову на подголовник.

— В каком плане? — заинтересованно приподняла бровь я, вглядываясь в карие глаза.

— Ментального воздействия. — Одобрительно кивнул, разглядывая меня, — манипуляции. Шантажа.

Поломанная игрушка лучше, чем мертвая. С поломанной можно иногда поиграть, криво и косо, но можно, а вот с мертвой…

— А, это, — согласно улыбнулась. — Ну, мои слова все еще в силе: попытаешься еще раз заставить меня вернуться и мы встретимся на моих похоронах. — Щелчком пальцев отбросила сигарету и, усевшись полубоком, коснувшись его безымянного пальца правой руки, все так же лежащей на подлокотнике, поинтересовалась, — какой день недели был ночью, когда я стояла на подоконнике, Рэм?

Сглотнул. Легкая бледность тронула лицо. И он отвел взгляд. Перевернул ладонь на подлокотнике вверх, чтобы коснуться похолодевшими пальцами теплых моих. Коснулся. Переплести не дала.

— Это был день. — И говор исчез полностью из глубокого голоса. Вытеснен прохладой и тенями осевшими в глазах и тронувших его гнилое, садистское нутро. — Среда.

— Верно. Время?

— Полдень.

— Точнее.

— Одиннадцать сорок семь.

— Вот что стоит тебе помнить и никогда не забывать, Рэм, — улыбнулась, глядя в его все еще слегка бледный профиль.