Нигилист-невидимка

Савинков отогнал от лица квёлую муху. Он торчал на кухне в одиночестве. Марья доварила щи и пропала. Юсси переколол дрова, заправил топку в пристройке и тоже улетучился. С пассивным застольем примиряли мысли о затяжном переходе по жаре, который сейчас проделывал бы, не встреться Ежов. «Из двух зол выбрал меньшее, но почему в последнее время приходится выбирать только из зол?» – Савинков сильнее заколотил пальцами по столу. Тут же, словно подслушивал, у порога возник чем-то нервированный репортёр.

– Хорошие новости, – начал он, запинаясь. – Ступай, брат, за мной. Надоть.

4. Скубент и англичанка

Департамент полиции на набережной реки Фонтанки был наполнен шумом, который производит крупное присутствие в разгар дня. Тем ничтожнее делались под толстыми сводами подвального каземата крики истязаемого деликвента. С теми, кто посягает на изменение существующего политического строя, у Анненского разговор был жёсткий. Чтобы не попортить рук, Александр Павлович пользовался кастетом.

Арестованный сидел на крепком дубовом стуле, привязанный за лодыжки. Руки были заведены за спинку и там скованы. Как бы ни дёргался преступник, высвободиться оказалось выше человеческих сил. Наручники представляли собой два скобы с проушинами, через которые был пропущен стальной прут, и намертво скрепляли верхние конечности допрашиваемого, лишая возможности к сопротивлению. Всё в застенках было массивное, прочное, сделанное так, чтобы самым слабым элементом оказался преступник. Отсюда изредка могли вынести ногами вперёд, но всегда с развязанным языком.

Студент третьего курса Института инженеров путей сообщения Аркадий Галкин был взят с поличным за транспортировкой нелегальной литературы. При нём нашли брошюру «Освободительная борьба» некоего Дж. Шарпа, красивой, нездешней печати. Когда его привели в Департамент полиции, студент не дрейфил перед жандармами, а говорил им гордо и дерзко:

– Сидите, суки, под плинтусом, пока к вам не приехал из Вятки товарищ Азарий Шкляев. Уж онто наведёт шороху в ваших норах!

И всякую прочую галиматью. Брал на испуг. Оформив его, Анненский отвёл задержанного в кабинет. Галкин предложил дать ему закурить и получил папироску. Он дымил, закинув ногу за ногу и покачивая драным сапогом. Презрение его к цепным псам режима было великолепно. В бесплодных разговорах протёк час.

Было известно, куда он ходил – брать уроки английского у девицы Хелен Трамелл, но порядок допроса требовал признания задержанного, которое следовало занести в протокол и тем зафиксировать.

По картотеке полиции Аркадий Галкин проходил как агитатор и беспорядочник. Анненский мог провести расследование в порядке охраны и добиться высылки смутьяна административным путём, удалив его от Петербурга на тысячу вёрст. Однако вычёсывать мелких гнид, пока они не выросли и не объединились в опасную организацию, представлялось ему малопродуктивной идеей. Великий сыщик жил крупными делами и большими заслугами. Спасать, так государя императора. Накрывать, так разветвлённую сеть врагов государства. И пойманный разносчик революционной заразы представлялся ему той ниточкой, зацепив которую, можно было подтянуть к себе большой моток спутанных связями разных партий, чтобы спалить их все разом.

– Ты зачем совершал преступленья, клеветал на наш праведный строй? – пожурил студента находящийся в кабинете Платон.

Галкин вспыхнул, обернулся, но тут от жандармского ротмистра прилетело с другой стороны:

– Кто скрывается под псевдонимом «Эн Ленин», которым подписаны прокламации, высылаемые из Сибири?

Аненнский забрасывал его вопросами не столько ради внятного ответа, сколько ради того, чтобы посмотреть на реакцию и прощупать, в какую сторону тянуть.

– Срать хотел я на вашего Ленина! – отвечал кучерявый герой.

Это при Зубатове революционера усадили бы в кресле в доме Волконских, где на месте квартиры Пушкина в 1901 году благопристойно разместилось Охранное отделение, и поднесли бы чаю с булками. С революционером часами беседовал бы сам Зубатов, доказывая логическими доводами ложность мотивов протестной деятельности и пагубности для русского народа свержения монархии, чтобы усовестить мыслящего интеллигента и склонить терпеливыми увещеваниями к добровольному сотрудничеству, с которого начинал и сам Сергей Васильевич. При его коротком руководстве Анненский пробовал так делать, но в жандармский корпус Александр Павлович пришёл из уголовного сыска, а потому запас зубатовщины у него быстро иссякал и сыщик переходил к проверенным полицейским методам, благо, его кабинет располагался в Департаменте, а не в самом Охранном отделении. Кроме того, в столице приём смутьянов исторически сложился жёстче, чем в Москве, ввиду близости государя, коим ради охраны трона и был учреждён институт тайной полиции.

– Что ж, вахмистр, отведите его в операционную, – голосом, который ставил крест на прежней жизни допрашиваемого, приказал ротмистр.

– Куда? – встрепенулся Аркадий.

– В комнату сто один.

– Что вы такое говорите? Я никуда не пойду!

– В комнату сто один, – сказал офицер.