Но в последнее время появились и новые штрихи: его спрашивали о мемуарах. Ведь многие слушают разные "голоса". Как попали мемуары за границу, не мое дело, отвечал отец. Свои воспоминания он диктовал и считает, что их нечего прятать. Там нет секретов, ничего такого, чего нельзя было бы опубликовать.
Воспоминаниями, естественно, интересовались не только москвичи, их публикация вызвала поток корреспонденции из-за рубежа, отцу писали со всех концов планеты. Но до отца письма не доходили, ручеек приходившей на дачу корреспонденции в те дни почти иссяк. Почему? Власти отреагировали на воспоминания в своем, естественно, духе: из КГБ в ЦК ушло предложение "Об ограничении поступления зарубежной корреспонденции в адрес Хрущева Н.С.".
"3502-А
Особая папка
Совершенно секретно
25 декабря 1970 г.
В последнее время в адрес Хрущева Н.С. направляется большое количество различной корреспонденции от частных лиц из капиталистических стран.
Большая часть корреспонденции представляет собой открытки с поздравлениями с Новым годом и Рождеством. В отдельных из них приводятся изречения религиозного характера, сравнения Хрущева Н.С. с библейскими "героями".
Авторы писем обращаются к Хрущеву Н.С. как "к борцу за мир и противнику антисемитизма", выражают сочувствие в связи с его болезнью, в отдельных случаях высказывают одобрение появлению на Западе его "мемуаров", обращаются с просьбой дать отзывы в отношении некоторых бывших государственных деятелей Запада. Направляются также журналы, в которых помещены фотографии Хрущева Н.С., статьи с упоминаниями его имени.
Учитывая, что подобная корреспонденция носит тенденциозный характер и может инспирироваться зарубежными подрывными центрами, полагали бы целесообразным ограничить ее поступление на адрес Хрущева Н.С.
Просим согласия.
Председатель Комитета госбезопасности
Андропов
Приложена записка с согласием секретарей ЦК КПСС
М.Суслова и И.Капитонова.
Помета: "Тов. Крючкову В.А. (КГБ) сообщено о согласии Секретарей ЦК.
31.XII.70 г."
Они панически боялись отца, беспомощного, старого, больного, изолированного от окружающего мира, и тем не менее боялись.
События последних месяцев заметно подорвали моральные и физические силы отца. Здоровье на этот раз возвращалось очень медленно. Он быстро уставал. Уже не мог без отдыха пройти до опушки леса: по дороге усаживался на раскладной стульчик, который по-прежнему носил с собой. Арбата уже не было. Он умер в весьма преклонном возрасте, и таскать стульчик стало некому. Отец завел себе новую собаку - дворняжку. Назвал ее Белкой за рыжую шерсть и живой характер. Она повсюду бегала за ним, преданно смотрела в глаза, лизала руки, но такта и воспитанности Арбата ей явно не хватало. Мы ему предлагали взять породистую собаку.
- Дворняжки и умнее, и преданнее, и неприхотливее. Зачем мне оболтус с родословной? - отказался отец.
Хотя беседа в ЦК и не прошла бесследно, отец не был сломлен. Уже в феврале он сказал мне: "Будем продолжать работу. Наладь все".
Диктовка шла с трудом. Он силой заставлял себя входить в рабочее настроение. Теперь он уже не жил работой, а выполнял самим на себя возложенные обязанности, тем самым доказывая и себе, и своим обидчикам, что не смирился, не думает сдаваться.
Так, через силу, он надиктовал три неполные катушки, где говорилось о встречах с конструкторами самолетов и ракет, учеными, в частности Петром Капицей, с деятелями культуры. Диктовал он о непомерных военных расходах, о том, как, по его мнению, можно разорвать этот заколдованный круг.
В январе Луи привез долгожданный экземпляр мемуаров - черный том с красно-золотыми буквами заглавия и фотографией улыбающегося отца на суперобложке. Я тут же поспешил в Петрово-Дальнее показать книгу отцу. Он перелистал ее, посмотрел фотографию и вернул мне. По-английски он не читал. Книга была ему все-таки чужой. Вот если бы она была нашей...
В январе меня еще раз пригласили в КГБ. Евгений Михайлович передал, что меня просили ознакомиться с переводом английского издания мемуаров отца и дать заключение о его соответствии оригиналу.
Я удивился:
- Ведь у меня нет мемуаров. Все у вас. Проще всего сравнить два текста, сразу будут видны разночтения.
Он напомнил, что мне уже неоднократно разъясняли, что мемуаров в КГБ нет их передали в ЦК. Так что сравнивать не с чем. Поэтому они и просят меня, человека, хорошо знакомого с оригинальным текстом.
Конечно, трудно поверить, чтобы они не могли получить материалы. Я так и не догадался, чего они добивались, попросив у меня заключение. Тем не менее я с охотой согласился. По-английски я читаю прилично, но профессиональный перевод позволял точнее оценить, насколько тексты аутентичны. Мне выделили комнату, поручили заботам Владимира Васильевича, и я погрузился в машинописный перевод книги.