Если дряблость предыдущей встречи меня донельзя расстроила, то напор нынешней несколько испугал.
Ситуация разрядилась сама собой: дверь раскрылась, и в комнату вкатился Коротич. Весь он состоял как бы из кругляшков, с лукавой улыбкой на шарике головы.
Оглядев всех, он спросил: "Что вы здесь делаете?" Так, как будто ничего не знал, заглянул сюда совершенно случайно.
Гущин изложил ему суть дела.
- С мемуарами Никиты Сергеевича ничего не выйдет. Есть решение ЦК, правда, из застойных лет, от 1973 года, о том, что воспоминания высших руководителей публикуются только с разрешения Секретариата ЦК. Никто нас не выпустит, нечего и пытаться... - подытожил он.
Гущин кивнул, Смирнов открыл рот, подумал и осторожно прикрыл его. Улыбка так ни на минуту и не сошла с лица Коротича. Он снова повернулся ко мне: "Вот если бы у вас было что-нибудь свое?"
Костя сделал стойку: пока мы дожидались Гущина, я успел рассказать ему о моих записках. Я полез в сумку за бумажками. Честно говоря, я почти был уверен, что рассказ о смещении отца опубликовать значительно труднее, чем его мемуары.
- Вот, например, рассказ об отставке в 1964 году. Только не знаю, хватит ли у вас решимости?.. - подзавел я своих собеседников.
Они "завелись", что называется, с полуоборота. Едва взглянув на протянутую мною пачку листов, Коротич бросил:
- Будем печатать!
Через несколько минут Коротич, одарив нас прощальной улыбкой - масса дел, его уже ждут в другом месте, - выкатился из кабинета, а мы с Костей отправились работать.
В последнюю субботу сентября 1989 года, буквально вслед за нашим с Радой визитом к Фролову, вышел "Огонек" с моим рассказом об отрешении отца от власти. Он произвел эффект разорвавшейся бомбы, в один день я стал знаменитым.
В тот же день опубликовали сообщение о только что завершившемся Пленуме ЦК, на нем Горбачев добился отставки большинства своих оппонентов. Наверное, именно это имел в виду Фролов, говоря о непростой обстановке в ЦК.
Привычные к тому, что в Москве ничего не происходит случайно, иностранные журналисты тут же связали эти два события, а корреспондент японской газеты "Асахи" впрямую спросил: правда ли, что Горбачев лично заказал мне публикацию в журнале "Огонек"?
Как бы то ни было, с того момента многое переменилось - табу с имени отца так и не сняли, на него (табу) стали меньше обращать внимания: появились, правда, редкие, статьи с упоминанием запретного имени, меня наперебой приглашали выступить с воспоминаниями об отце. Во время одной из таких встреч в октябре 1989 года, в телевизионной программе "Добрый вечер, Москва", я впервые упомянул о мемуарах отца, сказал, что они существуют. После передачи я чувствовал себя героем, приготовился к возможным санкциям. Их не последовало, что я расценил как добрый знак.
Однако на Старой площади все оставалось без изменений. Из ЦК мне не звонили, казалось, распоряжение Политбюро затерялось между зданиями. Я терпеливо ждал. Юрия Александровича Склярова сменил Александр Семенович Капто. Он теперь возглавил объединенный отдел ЦК, осуществлявший надзор над всей идеологией страны.
В то время вошли в моду встречи руководства с интеллигенцией, что-то наподобие устраивавшихся отцом в шестидесятые годы. На одну из таких встреч пригласили Бакланова. Он решил воспользоваться случаем, провентилировать обстановку в кулуарах. Вернулся Бакланов обескураженным. В перерыве ему удалось поймать Медведева и задать вопрос о мемуарах отца. Тот не поддержал разговора, только недовольно буркнул: "Пока не время" - и отошел.
К весне, по мере того как информация о воспоминаниях отца половодьем растекалась по стране, предложений об их публикации стало больше, звонили из областей и республик, из толстых и тонких журналов. Но преодолеть цензурные рогатки оказалось никому не по силам. "Аргументы и факты" попытались было поставить в номер мемуары отца, посвященные XX съезду, но цензура раз за разом снимала материал, требовала санкции ЦК КПСС. Наконец после длительной осады на третьей странице этой самой массовой в стране газеты появилось несколько абзацев из воспоминаний отца.
Мы праздновали победу. Теперь публикация воспоминаний в "Знамени" и "Огоньке" становилась реальностью. Но это лишь первый шаг, я по-прежнему мечтал опубликовать весь текст целиком. И такой случай представился. Мне позвонил член-корреспондент Академии наук СССР Ахмет Ахметович Искендеров и предложил начать печатать воспоминания отца в его журнале "Вопросы истории", все, от первой до последней строки.
В моем сознании складывалась стройная стратегическая диспозиция: первым "Огонек" со своим огромным тиражом, но малым объемом продекларирует сам факт наличия воспоминаний отца, привлечет к ним внимание. Затем последует более обстоятельная публикация в толстом журнале, в "Знамени", а параллельно академическое издание начнет номер за номером в течение нескольких лет печатать полный текст, со всеми отступлениями, повторами и научными комментариями.