Никита Хрущев. Пенсионер союзного значения

Прошло несколько часов, за столом стало шумно, часть гостей, разбившись на группки, о чем-то беседовала в парке. Я стоял у крыльца, когда прибежал потрясенный Миша Жуковский.

— Ты знаешь, я тут гулял, зашел за угол, — он показал на дом охраны, — слышу голоса. Прислушался, а это мы, выступает кто-то.

Он был не столько испуган, сколько заинтригован. Я успокоил его:

— Это обычная подслушивающая система. Они, наверное, прослушивали запись, перед тем как отправить ее начальству.

Вскоре нам рассказали о Льве Андреевиче Арцимовиче. Он не мог быть на похоронах: возглавляя делегацию на научном конгрессе в Швейцарии. На заседании в день похорон он попросил всех почтить память Хрущева. Думаю, что кто-то другой на подобное не осмелился бы.

На следующий день после похорон позвонил с выражением соболезнований мэр Сан-Франциско Джордж Кристофер. Оказалось, он только вчера прилетел в Москву по какому-то делу, рассчитывал встретиться с отцом, привез ему сувениры. Из газет он узнал о постигшем нас горе, неведомыми путями разыскал мой телефон. Мы договорились о встрече на следующий день в его номере в гостинице «Националь».

Отец познакомился с господином Кристофером в 1959 году во время визита в США. Тогда впервые глава Советского правительства и к тому же еще секретарь ЦК Коммунистической партии должен был ступить на американскую землю. Отец гордился приглашением, видел в нем признание возросшей мощи нашей страны, ее авторитета в международном сообществе.

Подготовка к визиту велась на государственной даче в Пицунде. Отец, Громыко, помощники под тентом на морском берегу с жаром обсуждали стратегию поведения, старались предугадать возможные неожиданности, согласовывали последние редакции речей. Не раз отец возвращался к волновавшей его теме, говоря, что разве можно было представить двадцать лет назад, что мощнейшая капиталистическая страна пригласит в гости коммуниста. Это невероятно. Сейчас же они не могут с нами не считаться. Пусть и через силу, а им приходится признавать наше существование, нашу силу. Разве могли мы подумать, что его, рабочего, позовут в гости капиталисты. Видите, чего мы добились за эти годы, втолковывал он своим слушателям.

С таким настроением он и приехал в США. Визит проходил успешно, но обе стороны осторожно прощупывали друг друга. В поездке по стране по мере продвижения на запад все чаще появлялись транспаранты с приветствующими гостя надписями.

Помню, на одном полустанке в Калифорнии (назывался он Санта-Барбара) парень размахивал плакатом. На одной стороне его было написано: «Привет Хрущеву», на обороте: «Свободу Казахстану». Его физиономия лучилась дружелюбием, любопытством, и не было сомнений, что о Казахстане лично он имеет очень смутное представление.

А вот в выступлениях местных руководителей все чаще и чаще звучали слова, которые отец расценивал как вмешательство в наши внутренние дела.

Эту кампанию (она получила название «спорь до изнурения») инспирировал ни больше ни меньше вице-президент США Ричард Никсон. Открыть кампанию поручили мэру Нью-Йорка Роберту Вагнеру. После официального обеда, где он выступал в роли хозяина, Вагнер долго поучал Хрущева и других советских гостей, рассказывал о расовой гармонии в Соединенных Штатах, о всеобщем благоденствии — в общем, выставлял свой товар лицом. Однако на рожон не лез, нашу страну не задевал, и отец в ответ только благодушно улыбался.

Никсон счел выступление Вагнера слишком мягким, последовала команда ужесточить давление на гостя. И его ужесточили. Сначала отец делал вид, что не обращает на них внимания, но внутри накапливалось раздражение. Каждое такое слово воспринималось как проявление неуважения к нашей стране, а этого отец терпеть не собирался.

Скандал разразился в Лос-Анджелесе. На вечернем обеде в честь нашей делегации мэр города Нортон Поулсон стал говорить, что СССР якобы намерен уничтожить США, затронул и другие дежурные темы. На сей раз формулировки звучали жестче, чем раньше. Он явно старался вывести гостя из себя — и вывел.

В ответном слове отец взорвался. Он заявил, что как представитель великой державы не потерпит подобного отношения к себе, что США привыкли так обращаться со своими вассалами, но от нас получат должный отпор. Говорил он горячо, громко и долго. Господин Поулсон поеживался, крутя в руках бокал с вином. Зал заинтригованно молчал, ожидая, чем закончится этот спектакль. В заключение отец обратился к члену нашей делегации, авиаконструктору Алексею Андреевичу Туполеву:

— Как наш самолет? Мы можем отсюда немедленно улететь домой? Владивосток ведь тут не очень далеко.

— Самолет готов. Будем во Владивостоке через несколько часов, — ответил Алексей Андреевич.

— Если так будет продолжаться, мы улетим домой, — повторил отец, — столько лет жили без вас и еще проживем. Мы согласны только на равноправные отношения, — закончил он свой экспромт и перешел к протокольному завершению тоста.

Зал гудел, гости комментировали бурное выступление русского премьера.