Никита Хрущев. Реформатор

— Товарищ Кириченко, это всего лишь охота, — вторил ему отец. Но Кириченко их уже не слышал, он сорвал с вешалки пальто и, хлопнув дверью, не попрощавшись, уехал в Москву.

— Это всего лишь охота, — расстроенно повторил отец. Присутствовавшие подавленно молчали. Гречко попытался пошутить, но безрезультатно. Настроение у компании испортилось.

На следующий день Кириченко извинился перед отцом и Гречко, посетовал, такой уж у него характер. Вот, собственно, и вся история.

Подобные происшествия на охоте не редкость, я был свидетелем не одного разбирательства, а однажды и участником. Мы тогда не поделили с отцом утку. Я тоже заспорил было с отцом о приоритете на охотничий трофей и — проиграл. Дело было так. Я расположился на болоте в камышах в паре сотен метров от отца. Охота шла так себе, и тут над ним пролетела утиная стая. Выстрел. Птицы встрепенулись, но продолжали полет, правда, одна шла как-то неуверенно, с натугой. Поблизости от меня утка начала круто планировать — верный признак смертельного ранения, но я, в охотничьем запале, не обратил на это внимания, выпалил их обоих стволов, и утка упала замертво. Только успел я ее подобрать и засунуть в ягдташ, как из зарослей появился отец с егерем, внимательно осматривающим поверхность воды.

— Ты тут утку не видел? — спросил меня отец.

— Твою нет, а вот эту я только что убил, — я вытащил из ягдташа свою добычу.

Вспоминая предсмертный утиный полет, я все яснее понимал, что правда не на моей стороне.

— Но упала только одна утка, ваша, Никита Сергеевич, — вмешался егерь.

— Но это мой сын, — не очень логично отвечал отец. Ему явно не хотелось портить мне настроение.

Но настроение уже испортилось, к тому моменту все происходившее прокрутилось в моей голове, и последние сомнения отпали, я стрелял в уже убитую утку и, судя по ощущениям, промазал. Я вытащил утку из ягташа и молча протянул ее отцу.

— То-то же, а вы говорите — сын, — проворчал егерь.

Мне стало стыдно, и я покраснел.

— Ничего, ничего, такое с каждым случается. Ведь стреляли мы оба, — разрядил обстановку отец.

Мы разошлись, каждый своей дорогой, но охота меня больше не радовала, стрелял я кое-как и домой вернулся почти без добычи.

Так что на охоте всякое случается.

Другое дело — с Козловым вообще ничего подобного не происходило, и сувенирной пули отец в кармане не носил. Возможно, что Шелепин услышал о «кабаньей» истории с Кириченко от отца или от Гречко, они оба в хорошей компании любили порассказать о своих охотничьих приключениях. А потом вспомнил про тот случай и счел политически выгодным все переиначить. А может быть, за треть века, прошедшие между охотой и его собственными воспоминаниями, просто позабыл детали происшествия, свидетелем которого он не был. И блестящая пуля тут совсем не к месту. Шелепин не был охотником, иначе бы он знал, что во время охоты загоном, пулями из нарезного оружия не стреляют, они летят далеко и могут наделать бед. Охотятся с гладкоствольными ружьями, их заряжают или картечью, свинцовыми дробинами полсантиметра в диаметре, или единственной, более крупной, свинцовой картечиной, называемой жаканом. Он летит метров на семьдесят, в пределах видимости, а потому относительно безопасен. Попав в цель, свинец деформируется до неузнаваемости, жакан превращается в бесформенную лепешку. Автор же, не знаю кто, Шелепин или Зенькович, вообразил себе винтовочную пулю в блестящей твердой, никелевой оболочке, действительно годящуюся на сувенир.

Так некоторые историки превращают охотничьи байки в «историю».

От Кэмп-Дэвида до Челябинска

Здесь я стараюсь, по возможности, не касаться международных проблем. Это отдельная тема, и ей я посвятил отдельную книгу «Рождение сверхдержавы». Но совсем их игнорировать невозможно и неразумно.

После сентябрьского, 1959 года, визита в США отцу казалось, что во взаимоотношениях двух гигантов наступает перелом, перелом к лучшему. Эйзенхауэр, похоже, искренне стремился к мирному разрешению накопившихся за последние годы проблем, с учетом собственных интересов, конечно. Ни о Германии, ни о разоружении, ни о запрете ядерных испытаний они пока не договорились, но отец ощутил: президент США хочет договариваться. 1960 год начался в том же, позитивном ключе. Более чем дружественный прием в Индии и Индонезии, Бирме и Афганистане, затем конструктивные беседы с президентом Франции де Голлем. Казалось бы, отношения с Западом переходят от конфронтации к соперничеству, отец называл его мирным сосуществованием, когда стороны не столько запугивают друг друга, сколько, «демонстрируя товар лицом», завлекают колеблющихся на свою сторону. Шероховатостей, естественно, не избежать, считал отец, но если спокойно искать точки соприкосновения, то их удастся сгладить, а со временем и совсем убрать. «Вода камень точит, — любил повторять отец. — Мы не торопимся. Можем и подождать, будущее за нами».