Никоарэ Подкова

- Поэтому-то и пошли скитаться по белу свету оба моих сына. Один клочок рэзешской земли оставался еще от времен прадеда нашего Ипате. Прочих ипатевских рэзешей замучил и ограбил ворник [высокий боярский чин управляющий господарским двором, помощник господаря по судебной части] господаря Петру Рареша [сын Штефана III, княжил дважды: с 1527 по 1538 г. и с 1541 по 1546 г.] боярин Бырлэдяну. Только я еще держался. А когда боярин Урсу Бырлэдяну, заручившись указом да призвав на помощь воеводских слуг, согнал и меня с родительской земли, сыны мои Гаврил и Нафтанаил ушли в леса. Всякий, поди, слышал про мои печали. Горючими слезами заливается бабка Чиряша, вспоминая, как дружно жили наши сыны на родной земле и как они теперь скитаются, промышляя кистенем. Горек, люди добрые, хлеб на чужой стороне. Пытались сыны мои силой одолеть боярина еще в княжение Богдэнуцэ Водэ [Богдан IV (1568-1572) - сын Александру Лэпушняну (внука Штефана III)], да едва головы не лишились. Маялись мы, покуда не послал Господь хозяином в Молдову князя Иона Водэ, - уж он-то был для нас отцом родным, заступником нашим. Поднялись мои сыны и подали челобитную на Бырлэдяну. И было нам велено всем миром предстать перед господарем. Двинулись мы тогда всем селом ко двору Иона Водэ. И вышло тут для нас оправдание, а боярину - лютая казнь. Не казни его господарь, пошел бы снова Бырлэдяну против нашего края. А ведь теперь уж не защитит нас меч государя Иона, сложил государь наш голову за Молдову.

- А где сейчас твои сыны, Саву? - спросил Харамин, взирая на маленького рэзеша с высоты своего роста.

- Где ж им быть? Чай, хоронятся где-нибудь в Нижней Молдове, ведь они туда подались вслед за его светлостью Ионом Водэ. Может, воротятся, может, нет. Воротятся - возрадуемся мы с бабкой Чиряшей. А не придут после такой войны, какая была позапрошлым летом, так помянет их народ заодно со всеми верными ратниками, сложившими головушки вместе с нашим государем.

- Великое то было безвременье, добрые христиане, - сказал корчмарь, уныло покачивая лысеющей головой.

- Истинная правда! - смиренно подтвердил митештский старичок. - Бабка Чиряша говорит, что так уж суждено нашей стране и народу нашему: не знать нам ни отдыха, ни покоя, как ветру да волнам морским. Коли не воротятся сыны наши, уйдем и мы с бабкой Чиряшей - туда, куда уходит все; одна у нас судьба с этими вот ясеневыми листьями.

Дед Саву кинул печальный взгляд на родное ясеневое дерево, сбрасывавшее под дуновением вечернего ветра опаленные ранней засухой листья. Взор его устремился дальше, к зеркалам речных плесов, сверкавших среди лугов, и к горам, повитым голубыми туманами.

Услыхав сетования старичка Саву, подошли и другие крестьяне, отдыхавшие в тени ореховых деревьев.

Вздохнул дед Саву Фрэсинел и умолк; потом поднял глаза и кротко улыбнулся окружившим его людям, потирая загорелой дочерна рукой колючую бороду.

- Послала меня нынче бабка Чиряша на ярмарку. "Пойди, - говорит, поразведай, какие слухи ходят по белу свету". Я уж знаю: без меня вволю наплачется бабка, сынов жалеючи. И не услышал я в Тукилацах доброй вести. Уж год и девять месяцев, как мы ждем.

Люди хранили молчанье; слышен был только шелест сухих листьев, которые сметал ветер и, кружа в воздухе, уносил к вершине холма.

Дед Саву промолвил со вздохом:

- Говорит моя бабка Чиряша: "Хоть бы кто поведал, как там все случилось, где пали наши сыны и все ополчение со своим господарем. Никто не поведает, никто не скажет, как там все случилось. Сколько времени прошло, а мы все томимся, ничего о том не зная".

На слова эти отозвался какой-то мужчина, по виду нездешний:

- Что ж, на такой вопрос и ответ найдется.

Этот высокий и статный человек с длинными седеющими волосами до тех пор не вмешивался в беседу крестьян, он все разговаривал вполголоса со своим товарищем; тот был помоложе, ловкий, смуглый, с пушистой черной бородкой. Оба не отходили от своих сытых лошадок и кованой телеги, на которой прикатили сюда в час завтрака. Похоже было - купцы едут, и все понимали, что для охраны товара припасено у них доброе оружие.

Рэзеши удивленно уставились на незнакомца.

- Любезный, - сказал, приосанившись Горашку Харамин, - коли ты знаешь - говори, не томи, не держи нас в неведенье. А мы наполним кружки и будем слушать тебя, как самого пророка. Может статься, побывал ты в Нижней Молдове и собрал вести?

- Нет, мне с товарищем довелось побывать в бою при Рошканах и Кагуле и видеть своими глазами.

- Вот как! Вы в самом войске Иона Водэ были?

- Были, и Господь уберег нас от гибели.

- А сейчас куда путь держите?

- А сейчас едем по своим делам. Куда - не спрашивайте.

- Как я понимаю, - запинаясь и уже мягче проговорил корчмарь, - твоя милость не молдаванин, по звуку речи ты - валах.

- Хороший у тебя слух, батяня [уважительное обращение к старшим] Горашку, - ответил, улыбаясь, приезжий. - Уж не певчий ли ты церковный?

- Певчий. И скажу, не хвалясь: такого голоса не сыщешь по всей Молдове.