Мы договорились о встрече в среду, поскольку понедельник и вторник у Эллы были заняты. То есть были бы заняты, если бы в дело не вмешалась я.
Ну да ничего страшного! Этой девушке было полезно отдохнуть и подумать о смысле жизни. Правда, этот отдых будет сопровождаться некоторыми неудобствами, но не все же дороги в этой жизни усыпаны лепестками роз?!
Не буду оправдываться: я поступила не совсем хорошо. Я подсыпала Элле в бокал с вином очень сильное слабительное! Теперь пару дней она не сможет думать ни о чем, кроме посещения туалета, но ничего страшного с ней не случится. Больничный Наумовой несомненно оплатят. А за это время она, может быть, поймет, что излишнее употребление спиртного приводит к непредсказуемым последствиям.
Мне тех нескольких дней, что Эллочка не сможет присутствовать на работе, будет вполне достаточно, чтобы выполнить поставленную Громом задачу. По крайней мере, предварительное заключение я сделаю, а потом пусть он сам решает, как поступить с Ридле.
Я не стала провожать Эллу. Мое зелье могло начать действовать в любую минуту, и мне не хотелось бы оказаться с ней рядом, когда мои усилия станут приносить плоды. Пусть уж она в одиночестве перенесет это потрясение.
Встречаться с Наумовой я больше не собиралась, но договориться с ней о встрече все же пришлось. Мой отказ прийти к ней в среду выглядел бы, по крайней мере, несколько странно. Впрочем, кто сказал, что я собиралась свое обещание исполнять?..
Домой я приехала в превосходном настроении. Даже наступившая легкая головная боль не испортила его. Половину дела я сделала, получив возможность устроиться в фирму Ридле на работу. Пусть это было временно, но должность Наумовой для моих целей подходила больше всего.
Ближе к ночи я решила, что нужно непременно сообщить Элле, что муки с расстройством желудка она претерпела не зря. Пусть считает это подвигом на благо отечества. Впрочем, фантазируя так, я прекрасно знала, что не сделаю этого и бедной Элле придется поломать голову, что с ней случилось в злосчастное для нее воскресенье.
Ужинать мне не хотелось, поскольку те антиалкогольные средства, какими пользуюсь я, вызывали у человека совершенное отсутствие аппетита. Впрочем, за сегодняшний день я столько съела, что и без препаратов вряд ли захотела бы есть.
Впервые за три месяца я изменила своим привычкам и не стала вечером ничего готовить. Меня жутко клонило в сон, и я, прихватив с собой неизменную пантеру, отправилась в постель. Завтра мне предстояло убедить Ридле, что я именно тот человек, который ему нужен. А для этого утром мне потребуется абсолютно свежая голова.
Счастливо улыбаясь от того, что удалось реализовать первую часть задуманного, и от того, что Элла явно заслужила ту участь, что я уготовила для нее, я прижалась к пантере и спокойно уснула.
Глава 3
СП «Gediehen» начинало работать с восьми тридцати. Гости из Германии, которых должна была встречать Элла, прибывали в Тарасов ровно в одиннадцать самолетом из Москвы. Так что у меня было не так уж много времени, чтобы убедить Ридле в своей необходимости.
Впрочем, кое-какое преимущество в этом тоже было. Во-первых, Ридле еще не знал, что Элла сегодня не поедет встречать немцев. Во-вторых, можно было не сомневаться, что эта жадная на деньги дамочка до последнего момента будет оттягивать сообщение о своем внезапном недуге, надеясь так же неожиданно и выздороветь. Именно поэтому у Ридле совершенно не окажется времени, чтобы выбирать.
Согласно данным, что я получила от Грома, в «Gediehen» весь персонал в той или иной степени владел немецким языком, но на таком уровне, как Элла, не мог говорить никто.
Трое женщин из числа сотрудников фирмы могли бы заменить Эллу, заболевшую с моей скромной помощью. Но по сравнению со мной они проигрывали и во владении разговорным немецким, и в знании пристрастий своего шефа. Да что там греха таить, эти женщины и выглядели похуже меня!
О том, что Ридле предпочитает видеть сотрудников одетыми строго в темные тона, в его фирме знали все. Знали многие, и какие ароматы он предпочитает. Сотрудники могли догадываться, что их босс болеет в футбол за мюнхенскую «Баварию». Но мало кто знал два его маленьких пристрастия, о которых он, живя в России, предпочитал не распространяться.
Во-первых, Ридле стремился говорить только по-немецки. Его супруге, женщине мягкой и безответной, которая почти нигде не появлялась за пределами своего дома, Ридле строжайше запретил произносить при нем хоть одно русское слово.
В доме российско-германского бизнесмена говорили только по-немецки. А поскольку у него в гостях никого, кроме немцев, никогда и не бывало, то и знал об этом мало кто. Могла знать, пожалуй, Элла, но я сомневаюсь, что она рассказала об этом кому-нибудь.