Никогда не говори «никогда»

Он был довольно просторным. Прямо напротив входа располагалась стойка бара, переливающаяся огнями. За стойкой красовались две нимфы в таких же точно нарядах, как и у гардеробщицы.

Слева и справа от бара расположились раскрытые розовые раковины двух сцен. На одной находилось оборудование для работы ди-джея, а на другой — все, что требуется музыкантам для создания живого звука. Впрочем, и та, и другая сцена была пуста. Обе розовые раковины располагались под углом друг к другу, и между ними была площадка для танцев.

Столиков в главном зале было немного. Они сосредоточились двумя тесными группками по углам зала, противоположным сценам, и были похожи на стайки странных существ, сбившихся от испуга в кучки. Этот эффект усиливало еще и то, что над каждым столиком без видимой поддержки висели яркие шары, электрическим светом выхватывающие из полумрака их поверхности.

Направо и налево от входной двери тянулись ряды игровых автоматов. В этом клубе они казались абсолютно естественным дополнением к обстановке и ничуть не портили общую картину.

«Эх, сюда бы прийти в вечернем платье, а не в этой дурацкой униформе!» — тоскливо подумала я, но вслух, естественно, ничего не сказала.

Метрдотель возник из ниоткуда и повел нас к двери, расположенной между стойкой бара и левой сценой. Эту дверь мы заметили только тогда, когда к ней подошли. Я обратила внимание, что точно такая же была и с другой стороны бара.

Далее был небольшой подъем по винтовой лестнице из тамбура, казалось, сплошь состоявшего из дверей, на второй этаж. Именно там был банкетный зал, и там нас ждали.

Едва первый гость переступил его порог, как зазвучала музыка Вагнера, захлопали петарды и раздалось громкое «ура». Немцы от неожиданности вздрогнули, а затем засмеялись и заговорили, стараясь перекричать разрывы хлопушек. В этом грохоте разобрать слова было невозможно. Но по счастливым лицам гостей я поняла, что они в жутком восторге от всего. Впрочем, и я тоже!

Когда петарды кончились и погасли фейерверочные огни, стихла музыка Вагнера и зажегся ровный свет. Мы оказались в небольшом банкетном зале, в центре которого стоял длинный стол, сервированный по высшему разряду.

За столом было пять человек, не считая Ридле. Трое мужчин и две женщины. Одного из присутствующих я узнала сразу. Это был сам Голова, то бишь Андрей Голованов. Остальных я не знала.

Пока я присматривалась к гостям, Ридле вышел нам навстречу. Я едва сдержала смех, когда увидела его! Во фраке, манишке и галстуке-бабочке он был похож на Кота Бегемота. Ей-богу! Только золоченых усов не хватало. Жаль только, что никто из остальных не напоминал Воланда. Впрочем, за Воланда мог бы сойти Хольберн.

С гостями Ридле говорить по-немецки не стал. Видимо, считал, что обидит этим остальных присутствующих. Он выпалил довольно длинное, но безликое приветствие вошедшим и посмотрел на меня, требуя перевода. Я послушно перевела.

— О, я! Гут! Данке шен! — посыпалось со всех сторон.

Хитро посмотрев на Ридле, я перевела:

— Огромное вам спасибо. Нам все очень понравилось, и мы в восторге от Тарасова. Теперь скажите, когда нам дадут поесть?!

Эта моя последняя фраза вызвала в зале просто взрыв хохота. Ридле сначала оторопел, а затем рассмеялся вместе со всеми, погрозив мне пальцем.

— В следующий раз, Юлечка, будьте точнее в переводе! — проговорил Ридле и жестом пригласил всех к столу.

На лицах моих немцев застыло безмерное удивление от смеха, что раздался в зале в ответ на мой перевод их слов. Мне пришлось объяснить им, что это просто русский юмор, смысл которого уходит в национальные корни и им будет непонятен. Ну не стану же я переводить им свои последние слова!

Что-то в происшедшем насторожило меня. Идя к столу, я никак не могла понять этого. И лишь когда оказалась у своего места — посередине немецкой стороны стола, рядом с Хольберном, — я наконец поняла, что это. Хольберн понимал по-русски!

Когда я произнесла свою последнюю фразу в ответ на приветствие Ридле, на лице Ральфа на одно мгновение проскользнула искорка смеха и затем потухла, скрытая маской непонимания. Выходит, этот немец не так прост, как желает казаться. Надо быть с ним повнимательней.

Дальше все пошло по накатанной колее. Немцы пили и ели. Причем так, что моя фраза об их голоде уже не казалась самодеятельностью. Впрочем, давно известно, что немцы по части обжорства за чужой счет превзошли все остальные нации. Женщины ничуть не отставали от мужчин. А мой «обожаемый» Хольберн обогнал, пожалуй, всех.

Беседа за столом пошла с совершенно непривычной для нас, русских, интенсивностью. Немцев ничуть не смущало, что с присутствующими в банкетном зале они познакомились только сегодня. Они говорили так, будто были с ними знакомы, по крайней мере, с эпохи палеолита.

Всей моей тренировки едва хватало, чтобы успевать переводить то одному, то другому всевозможные вопросы и ответы. Да и то все переводы выходили куцыми.