Никогда. Ведьмино ущелье. Остров костей

Но стоило выйти за кованые ворота, как на тебя обрушивался рев машин и автобусов, несущихся по Фордем-роуд – или ползущих, если это час пик, – шум заправок, забегаловок с фаст-фудом, автомастерских и… людей. В этом районе жили в основном итальянцы, прибывшие сюда в начале двадцатого века, латиноамериканцы, прибывшие в шестидесятых годах, и албанцы, прибывшие в восьмидесятых. Чуть дальше по улице в одну сторону можно было увидеть универмаг «Сирс», торговый центр «Фордем-плаза» и станцию Фордем Северной пригородной железной дороги, в другую – здание Департамента автомобильного транспорта, зоопарк и ботанический сад. «Маленькая Италия» с ее гастрономами, винными магазинами, ресторанами, пекарнями, магазинами макаронных изделий и уличными ярмарками процветала. Джон в этом семестре набрал два килограмма, просто переехав поближе к любимым канноли[1].

Но, разумеется, поздним воскресным вечером прохожих на улице почти не было, только машины проносились мимо. Загорелся зеленый, Кевин и Джон побежали через дорогу, но едва добрались до середины, как снова замигала красная рука, приказывающая остановиться.

– Зачем ты вообще записался на утреннее занятие в понедельник? – спросил Джон. – Ты же знал, что почти каждое воскресенье будешь работать допоздна.

– По средневековой литературе я мог взять только этот курс. Или пришлось бы брать сразу два семестра по Шекспиру. В следующем полугодии я запишусь на вторую часть большого курса.

Они свернули на Фордем-роуд, чтобы попасть на Камбреленг-авеню.

– А почему ты вообще не перенес средневековую литературу на следующий семестр?

– Доктор Мендес будет в отпуске, и заменять ее будет отец О’Салливан.

Джон, который учился на историка и ничего не знал об английской кафедре, почесал подбородок – пора было бриться; будь мама здесь, она бы уже вынесла ему мозг – и сказал:

– И что?

Кевин выпучил глаза.

– Да отец О’Салливан преподает тут со времен мрачного средневековья!

– Средневековья.

– А?

– Просто средневековье. Не мрачное, – возразил Джон. – Этот период больше так не называют. Его называют…

– Чувак, в Древнем Риме в домах была канализация. А вот в Священной Римской империи[2]

люди мочились из окон. Так что это было мрачное средневековье.

Джон стиснул зубы и уже собирался ответить, но Кевин вернулся на один виток назад:

– Богом клянусь, отец О’Салливан получил эту должность в 1946 году!

Они свернули на Камбреленг-авеню.

– Чувак, мой отец родился в сорок шестом, – ответил Кевин.

– Вот и я о том же! Он чертово ископаемое. Ни за что не буду ходить к нему на лекции.

– Как скажешь. – Джона это не очень волновало. – Но на вечеринку ты должен пойти.

– Ну уж нет! Хочу сохранить остатки красоты.

Джон усмехнулся.

– На том свете отоспишься.

– Да иди ты, чувак!

Еще один порыв ветра, и Джону снова пришлось убирать волосы с лица. Чем дальше они уходили от Фордем-роуд, тем становилось тише – на Камбреленг-авеню были только жилые дома, в основном трехэтажные таунхаусы из красного кирпича с номерами на фасадах, стоявшие в глубине улицы и отделенные от тротуара невысокой железной оградой. Кроме таунхаусов тут были еще многоквартирные пятиэтажки. Выше пяти этажей зданий почти не встречалось, потому что согласно городским законам в таких домах требовалась установка лифта. В большинстве окон свет не горел, и, кроме Джона и Кевина, на улице никого не было.

– Ну а я пойду, – заявил Джон. – Мне-то хватило ума составить нормальное расписание! В понедельник у меня первая лекция только в половине первого. А значит, можно веселиться!

Кевин хмыкнул.

– Чувак, Бритт не бросит Джека ради тебя.

Джон напрягся. Подкатить к Бритт было его основной целью на вечеринке, но он не собирался обсуждать это с соседом и поэтому с деланым безразличием спросил:

– А что, Бритт там будет?

– Даже не пытайся. Ты врешь так же умело, как я катаюсь на сноуборде.

– Но ты не катаешься на сноуборде.

– Вот и я о том же.

Джон едва не ответил: «Как скажешь», но он уже это говорил, а повторяться ему не хотелось. Кевин, может, и был в восторге от этой дурацкой фразы «Вот и я о том же», которую он употреблял все чертово время, но Джону нравилось быть вербально разнообразным. Редактируя статьи, он в первую очередь убирал именно повторы. Интерес собеседника можно поддерживать, только если говоришь разное, а не используешь одни и те же избитые выражения. Вот почему он не любил всех этих стендап-юмористов. Они придумывают одну коронную фразу, которая становится популярной и все только ее и ждут. А дальше комики не придумывают новые шутки, а просто эксплуатируют удачную фразу в каждом выступлении. И никакое это не развлечение, а подгонка под стандарт.

– Это что еще за хрень?

Кевин на что-то указывал, и Джон, проследив взглядом за его пальцем, увидел перед одним из таунхаусов мусорные баки. И, кажется, в них кто-то рылся.

К сожалению, это не было таким уж необычным зрелищем. В округе было полно бездомных, и они постоянно рылись в урнах, разыскивая банки и бутылки, которые они потом обменивали на продукты в супермаркете.