Никола зимний

Орехова словно не слышит его и, отшвырнув с дороги обломок плинтуса, уходит. Изрубленным полом она вроде как отомстила за шестьсот рублей, не полученных за шкаф. Но Гена совсем не уверен, что для нее этого достаточно.

Выйдя на улицу, он звонит Борису, ему все-таки лучше знать повадки бывшей супруги.

– Правильно сделал, что рассказал, – говорит Орехов и предупреждает: – Она, вероятнее всего, подала в суд. Я завтра позвоню туда и узнаю.

– А если подала – мне что делать?

– Подавай встречное заявление. Испорченный пол, штукатурка – имеешь полное право. Только свидетелей найди.

Борис угадал. Заявление Ореховой лежало в суде. В свидетельницы Гена решает позвать соседку с четвертого этажа. Елизавета Петровна встречает его с привычным вниманием, но, услышав про суд, морщится.

– Извините, Гена, но я не могу. Попросите кого-нибудь другого.

– Я никого не знаю здесь. А от вас ничего страшного не потребуется, только подтвердить. Сейчас спустимся, и я вам покажу, что она там насвинячила.

– Нет, увольте, не люблю я эти склоки.

– Так не я же склоки развожу. Не я начал.

– Я знаю, характер у Надежды Александровны тяжелый, но можно, наверное, обойтись без суда. Молодой человек – и вдруг судится с женщиной – некрасиво как-то.

– А что мне остается делать?

– Не знаю. Борис Николаевич более достойно вышел из этого положения.

Напоминание о достоинствах Бориса отбивает желание продолжать разговор. Просвещать интеллигентную бабулю насчет видимости этих достоинств уже поздно – и в склочники можно попасть, да и времени на бесполезные разговоры у Гены нет.

От Елизаветы Петровны он отправляется в жэк. Этот путь ему нечаянно подсказал Бельский, когда, с обычной своей барственностью, удивился, что Гена собирается сам делать ремонт, зачем, мол, возиться в грязи, когда можно использовать специальную службу, которая и материалы найдет, и качество обеспечит. Ни в добротные материалы, ни в качество работ ремонтников Гена не поверил. Его заинтересовало другое: если заключить с ними официальный договор, то бумага лучше любых свидетелей подтвердит, какие затраты потребовались на приведение комнаты в порядок. И не беда, если казенные мастера сделают что-нибудь не по его вкусу. Он уже раздумал жить в этой комнате. Никаких обоев, никаких встроенных шкафов ему не понадобится. Придаст комнате товарный вид и сразу же, не заселяясь, начнет искать обмен.

Бельский напутал. Ремонтной бригады в жэке не было. Гену отсылают в соседнее ремонтно-строительное управление, но предупреждают, что и надежнее, и выгоднее нанять шабашников. Гена благодарит за совет. Ему даже немного стыдно, что его принимают за человека не способного справиться с таким пустяком без посторонней помощи! Он не глупее этих конторских наседок и знает, что собственные руки надежнее любых шабашников, но не объяснять же кому попало, что ему нужен документ.

Бригаду он все-таки находит. И бумаги оформляет как положено. Вид у работничков весьма подозрительный, но он почти радуется этому – пусть попугают Надежду Александровну. Он и на завышение объема работ смотрит сквозь пальцы, надеясь, что платить придется не из своего кармана.

Копию полученного документа он прилагает к заявлению и несет в суд. И уже там, полагая, что таиться нет смысла, спрашивает о порядке принудительного размена, но ничего утешительного для себя не узнает. Совсем молодая девица-адвокат, насмешливо щурясь, бойко перечислила ему длинный перечень условий. Оказывается, Орехова вправе отказаться от квартиры в другом районе, и этаж она может забраковать, и площадь должна соответствовать. Но больше всего удивляет Гену, что до постановления о принудительном размене между соседями должно быть не менее трех судебных разбирательств.

– Этак у нас и до драки дойдет, – вырывается у него.

– Рассмотрим и драку, – невозмутимо отвечает девица, – драки разные бывают, после некоторых могут обеспечить и казенным домом на определенный срок.

Гена видит, что не нравится ей. Девица, скорее всего, вековуха и обижена на всех мужиков. С такой внешностью не адвокатом надо работать, а оперативником на барахолке, быстро бы всех спекулянтов разогнала.

12

Но первое разбирательство проходит очень быстро.

Не потому ли, что ведет его мужчина?

Когда Орехова начинает заверять, что стенка стоимостью в четыреста пятьдесят рублей превращена в гору исковерканных досок, а Гена утверждать, что выстроенный шкаф, за который Орехова требовала не четыреста пятьдесят рублей, а шестьсот, аккуратно разобран и сложен в коридоре, судья предлагает прервать заседание, сесть в машину и осмотреть все на месте. Орехову решение судьи не пугает, держится она уверенно, и тогда начинает волноваться Гена – уж не прогулялась ли она своим топориком по разобранному шкафу? Он пробует успокоить себя: в конце концов, всегда можно определить, что надрубы свежие, и не дураки же сидят в суде, должны понять, что ему нет смысла махать топором перед подачей жалобы. Собственная логика представляется ему железной, но страх пропадает только в квартире возле нетронутых стопок полировки.