Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1

— Ну нет! — сказал Слава. — Хромых подметает только крыльцо и сени. Константин Игнатьич знаешь какой чудной — он никому не позволяет за собой убирать. Он свою койку заправляет, а я свою. Если Хромых тут станет подметать, он на него рассердится. Он только мне позволяет, потому что я ведь здесь живу. Я и печку топлю и подметаю. Не могу же я допустить, чтобы он сам подметал. Он ведь как-никак командир эскадрильи.

— Это очень хорошо, если ты только не врешь, — одобрила Соня. — Он не женатый?

— Не женатый.

— Вот оттого он и научился сам за собой убирать.

Они обогрелись, и Слава стал уговаривать Соню пойти в кубрик к летчикам. Может быть, они там случайно кого-нибудь застанут. Соня уверяла, что ей и здесь хорошо. Она нашла на столе тетрадки, по которым Слава занимался с Деевым, стала перелистывать их и комментировать не слишком лестным для Славы образом. Однако это только усилило стремление Славы увести ее отсюда.

— Ты у нас в гостях, — сказал он, — и должна все делать по-нашему, а не по-своему.

Через несколько минут они поднимались на крыльцо кубрика летчиков второй эскадрильи. На крыльце Соня совсем заробела. Остановившись, она шепнула:

— Ты один зайди, а я здесь подожду.

Слава вбежал в кубрик, сразу вернулся и объявил, что там никого нет.

— Заходи, я тебе покажу, как они живут.

Осторожно, стараясь не стучать ногами и не хлопать дверьми, Соня вошла в кубрик.

— Здесь они спят? — спросила она удивленно.

— А где же? Конечно, здесь, — ответил Слава, не понимая ее удивления.

Она сама не могла бы объяснить, чему удивилась. Просто она не так себе все представляла. Мирные кровати с белыми подушками, с чистыми полотенцами на спинках. Тумбочки, на которых разложены коробки с зубным порошком, фотографии, книжки, даже зеркальца, даже катушки ниток. Потертые сундучки, чемоданчики, перевязанные ремнями, веревками. На столе в ящике — детская игра «домино». И нигде никакого оружия, ничего военного. А ведь они мужчины, воины, бойцы!

Она осторожно подошла к «Боевому листку», висевшему на стенке. Под печатным заголовком было крупными буквами от руки написано, что гвардии младшему лейтенанту Кузнецову Антону Ивановичу присвоено звание Героя Советского Союза.

— Ты мне его покажешь? — спросила Соня.

— Нет.

— Почему?

— Он после смерти получил Героя. Это называется: присвоено посмертно.

Тут только она обратила внимание на черную кайму, окружавшую весь «Боевой листок», и на заголовок статьи — «Памяти друга».

— Он здесь жил?

— Вот его койка.

Соня, оказывается, стояла возле самой койки Кузнецова.

— А кто здесь теперь спит?

— Пока никто.

Потрясенная, примолкшая, Соня вслед за Славой вышла из кубрика.

На улице поселка они встретили Ермакова, торопливо шагавшего к аэродрому. Слава вытянулся перед ним и отрапортовал:

— Товарищ комиссар, разрешите доложить: вот моя сестра.

Ермаков пожал Соне руку, внимательно вглядываясь ей в лицо.

— Вы не сейчас уедете? — спросил он, улыбаясь. — Извините, я очень спешу. Мы еще сегодня с вами потолкуем. А пока пойдите пообедайте.

На листке блокнота он написал записку в летную столовую. Дал ее Славе, кивнул Соне головой и ушел.

Славе не часто случалось обедать в летной столовой, обычно он обедал с бойцами батальона.

— Пойдем, пойдем, нас там Хильда накормит, — торопил он Соню, дергая ее за рукав.

Соня от застенчивости колебалась.

— Но я совсем не хочу есть, — соврала она.

— Глупости! Идем. Летчикам всегда на второе котлеты дают.

Столовая техников была в первом этаже, столовая летчиков — во втором. Слава и Соня поднялись по деревянной лестнице. В летной столовой никого не было, кроме Хильды.

— Хильда, вот моя сестра!

Хильда кивнула головой и улыбнулась. Она усадила их за угловой столик и принесла им щей.

— Какая красивая! — шепнула Соня, когда Хильда вышла. — Здесь у вас, наверное, в нее все влюблены.

Слава удивился. Он никогда не задумывался над тем, красива ли Хильда или нет.

— Никто в нее не влюблен, — сказал он. — Она сама по Илюшке Татаренко сохнет.

— Откуда ты знаешь?

— Это все знают, — уверенно сказал Слава, кладя в щи горчицу, как взрослый мужчина.

— А он как? Любит ее?

— И не смотрит.

— Это очень плохо с его стороны, — сказала Соня. — Она красавица, и он должен ее полюбить.

Хильда принесла им второе и отошла к окну. Обычно через это окно виден был аэродром, но теперь окно замерзло до половины, и Хильде, чтобы видеть что-нибудь, приходилось подниматься на носки. Еще две девушки выглянули из дверей кухни.

— Уже? — спросили они Хильду.

Хильда кивнула им. Они подбежали к окну, вытянулись, сколько могли, но ничего не увидели, так как были ниже Хильды ростом. Тогда они влезли на подоконник. Хильда, поколебавшись, тоже влезла на подоконник.

— Начинается! — сказал Слава.

Набив рот котлетой, он подскочил к окну и просунул голову между ними. Но ничего не увидел. Тогда он кинулся к Соне:

— Слушай, Соня, посиди здесь… Я не могу, нельзя же пропустить: это только раз в год бывает… Я сбегаю и сейчас вернусь…

— А как же я одна? — испугалась Соня.

— Ты посиди тут. Тебе никто ничего не сделает. Вот Хильда…

— Нет, Слава, это нехорошо… Ведь я же к тебе приехала…