Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 2

Вспомнил я про это днем, когда пара исполкомовских лошадей, запряженная в дровни, вылетела на площадь.

За вздернутыми конскими мордами я увидел лицо Кудрявцева с серыми оловянными глазами и едва успел отскочить.

Кудрявцев, без шапки, стоял на дровнях во весь рост. Крепко стоял, расставив ноги в рыжих крагах.

Он был пьян до полусмерти. Но опьянение владело только разумом. Ноги и руки были трезвы.

С холодным неистовством стегал он концом вожжей по конским спинам.

А за рыжими крагами, на досках, едва прикрытых жидкой соломой, лежал Сашка. Я узнал его, увидев громадный ком черной шерсти — его папаху. Сашка спал, и голову его било о доски.

Я успел только крикнуть, и лошади уже исчезли за каланчой в облаке снежной пыли.

Потом я много раз видел их издали — то на холмах, над городом, то внизу, на льду реки. Они ошалело носились вокруг города, по крутым обледенелым дорогам, с которых ветер смел весь снег. Когда вьюга скрывала их, я думал, что они слетели под откос. Но затем вновь различал конские морды, дугу и голову Кудрявцева без шапки.

Наконец лошади снова вынесли дровни на площадь.

Теперь Кудрявцев норовил стегнуть вожжами не по лошадям, а по людям, которые сбегались со всех сторон.

Весь город был на улицах. На всех перекрестках стояли городские смельчаки в рваных серых шинелях и в тулупах цвета ржавчины и пытались преградить путь лошадям. Однако каждый сразу отскакивал от оглобель, когда над его головой взвивалась крученая веревка с промерзлыми узлами.

Мы с Яковом Иванычем поджидали лошадей на кривой Колокольной улице. Яков Иваныч прижимал очки к переносице, словно умолял их не свалиться. Лошади вылетели из-за угла внезапно. Яков Иваныч кинулся к лошадям. Но опоздал.

Мы увидели остекленелое лицо Кудрявцева с неистовыми мертвенными глазами, и все пронеслось.

Яков Иваныч вдруг бросился во двор. Я побежал за ним, не понимая. И только перескочив через забор, догадался, что Колокольная улица делает крутой заворот и мы бежим лошадям наперерез.

Со двора во двор, все вниз и вниз по откосу, мчались за нами смельчаки с Колокольной.

Яков Иваныч вырвал на бегу из плетня тяжелую, длинную жердь и выскочил с ней на дорогу, прямо перед мордами лошадей.

Лошади поднялись на дыбы и отпрянули.

Потом вдруг свернули за угол и понеслись к деревянному мосту.

Я закричал, и в один голос со мной закричала вся улица.

Деревянный мост построен был лет семьдесят назад через овраг на краю города. Мост сгнил, и в девятьсот двенадцатом году городская управа закрыла его даже для пешеходов. С тех пор половина свай под ним рухнула, и в ветреные ночи мост, покачиваясь, пугал горожан своим скрипучим пением.

Доска, загораживавшая проезд, сломалась, щелкнув, как ружейный выстрел, и отлетела в сторону.

Весь снег с моста был сметен ветром, и мы услышали глухой стук копыт по трухлявому дереву.

Яков Иваныч вцепился рукой в мое плечо. Мы перестали дышать.

Лошади перелетели через мост.

Но едва полозья саней оказались на той стороне оврага, мост рухнул.

Лошади, не пробежав и двадцати шагов, запутались в размотавшейся шлее и стали. Они больше не сделали ни шагу, хотя Кудрявцев продолжал бессмысленно стегать их вожжами по спинам.

Когда мы обежали овраг кругом, он уже обессилел и спал, свалившись на Сашку.

6

С тех пор Яков Иваныч невзлюбил Кудрявцева, и Кудрявцев стал приходить к нам только тогда, когда знал, что Якова Иваныча нет дома.

Он появлялся в сумерки и всякий раз привозил с собой на детских салазках несколько поленьев.

Мы дружно топили «буржуйку», сидя рядом на корточках. Один колол щепки, другой отдирал бересту. Возня с огнем сближала нас. Пламя рвалось во все щели чугунного ящика, пламя дышало в коленчатых сгибах трубы. Когда Кудрявцев открывал заслонку, чтобы подложить дров, длинная узкая кисть его руки становилась прозрачной и вся наливалась багровым светом, как влагой.

Пока Яков Иваныч мерз где-то на заседании, мы накаляли комнату до одури, до того, что старые балки стен подымали трескотню и в темноте на черном железе трубы выступали тусклые красные пятна.

У нас не было ни керосина, ни лампы, мы зажигали лампадку и ставили ее в угол. На конце фитилечка дрожал золотой огонек, шатая наши громоздкие тени по потолку и по стенам.

Мы курили, сидя на поленьях.

Сашка рассказывал о хитростях спекулянтов. Где только не приходилось ему находить продукты! Толстенная баба бежит по шпалам и худеет на бегу, а из нее сыплются картошки, как из порванного мешка. Сидит тетка в теплушке, а за спиною мужчина лежит, прикрыт с головою шинелью, одни сапоги торчат, — болен, мол, спит, жена домой везет. Дернули шинель — и никакого мужчины нет, а лежит здоровенный мешок, а к мешку сапоги приставлены.

А вчера в соборе поп сказал нахальную проповедь о бесстрашном воителе, после которого воцарится мир, — «укрощал он бури морские, а теперь укрощает земные» — и всем было понятно, что воитель этот — адмирал Колчак. Они надеются, что Колчак дойдет до нашего города.

— А может Колчак дойти до нашего города? — спрашивал вдруг Сашка, тревожно глядя в лицо Валерьяну Сергеичу.