Николай Гумилев

Заметим, что переживание «гнева» при виде искажения творения под воздействием греха, — стандартное состояние, описываемое в аскетических сочинениях как побудительный мотив, открывающий для неофита «узкий путь» спасения. Этот «гнев» восходит к евангельской «ревности» Спасителя при виде торговцев в иерусалимском храме: «Приближалась Пасха Иудейская, и Иисус пришел в Иерусалим. И нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли. При сем ученики Его вспомнили, что написано: “ревность по доме Твоем снедает Меня”» (Ин. 2:13–17). У Матфея слова Христа переданы в еще более жесткой форме: «И говорил им: написано: “дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников”» (Мф. 21: 13). Но все тварное мироздание созидалось Творцом, как Храм, где человек мог бы возносить Ему молитвы; однако волею падших людей этот природный Храм сделался «вертепом разбойников», низвергся в пучину зверства, тления и смерти. Отсюда и «возмущение», «восстание» в пафосе православного аскетизма, как бы поднимающего «бич Господень» против царствующего в мире и уродующего мир греха. Но отрицание греха не упраздняет здесь утверждения природы в качестве Храма, хотя и поруганного. «Уничиженное» состояние природы не заслоняет перед взором лирического героя Гумилева ее сущностной «литургийности»:

Земля, к чему шутить со мною:Одежды нищенские сбросьИ стань, как ты и есть, звездою,Огнем пронизанной насквозь!

«Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся», — говорит Господь ученикам (Лк. 12: 49). «Огнем», пронизывающим тварную материю, открытую навстречу Богу, христианские мыслители традиционно называют благодатное действие Святого Духа, поскольку именно этим образом оно описано в изображении Пятидесятницы (Деян. 2: 3). Земная природа предназначена к тому, чтобы быть «звездою, огнем пронизанной насквозь», т. е. быть «обоженой», открытой навстречу Творцу, ее нынешнее «убогое» состояние зверства — лишь «нищенские одежды», силою случая напяленные на нее.

Уже в раннем творчестве Гумилева мы встречаемся с переживанием природного «покоя» как повода к ощущению Богоприсутствия, повода к молитве:

Солнце скрылось на западеЗа полями обетованными,

И стали тихие заводиСиними и благоуханными.Сонно дрогнул камыш,Пролетела летучая мышь,Рыба плеснула в омуте…… И направились к дому те,У кого есть домС голубыми ставнями,С креслами давнимиИ круглым чайным столом.Я один остался на воздухе

Смотреть на сонную заводь,Где днем так отрадно плавать,А вечером плакать,Потому что я люблю Тебя, Господи.^{«Заводи», 1908}

Антитезой ужасам «Африканской охоты» в гумилевском творчестве начала 1910-х гг. является описание «Рождества в Абиссинии», когда «звери» в Святую Ночь превращаются вновь в «животных»:

Месяц встал; ну что ж, охота?Я сказал слуге: «Пора!Нынче ночью у болотаНадо выследить бобра».

Но, осклабясь для ответа,Чуть скрывая торжество,Он воскликнул: «Что ты, гета,Завтра будет Рождество.И сегодня ночью звери:Львы, слоны и мелкота —Все придут к небесной двери,Будут радовать Христа.Ни один из них вначалеНа других не нападет,Ни укусит, ни ужалит,

Ни лягнет и ни боднет.А когда, людьми не знаем,В поле выйдет Светлый Бог,Все с мычаньем, ревом, лаемУ его столпятся ног.Будь ты зрячим, ты б увиделТам и своего бобра,Но когда б его обидел,Мало было бы добра».Я ответил: «Спать пора!»