Николай II

За время путешествия цесаревич изменился и внешне — очевидно, «для солидности» он отпустил усы и бакенбарды («прежде его лицо было миловидное, а теперь он бурсаком смотрит», — сказал по этому поводу министр иностранных дел Н. К. Гирс). Возвращение Николая Александровича заставило вновь вспомнить о его «чудесном спасении» — 30 августа император наградил Георга Греческого золотой медалью «За спасение погибавших» для ношения на владимирской ленте. Тем самым принц был официально признан спасителем наследника русского престола. Трость принца затребовали в Петербург, украсили драгоценными камнями и отправили назад — в Афины. Отблагодарили и двух рикш, принимавших участие в спасении цесаревича: Россия назначила им огромную пожизненную пенсию в тысячу иен (что тогда соответствовало годовому жалованью члена парламента); их также наградили орденом Святой Анны. Впоследствии в Петербурге на Гутуевском острове в память спасения цесаревича была воздвигнута церковь Богоявления (закладка состоялась ровно через год после покушения, а освящение — в 1899 году). Так мысль о Промысле Божием нашла явное подтверждение и выражение в храмовом зодчестве!

Однако политические события в жизни человека — это события внешние, а более всего во все времена обыватели любят обсуждать то, что скрыто от взоров официальных комментаторов, — жизнь личную. В начале 1890-х годов цесаревич впервые влюбился, и долгое путешествие никак не повлияло на крепость его чувств. Неслучайно уже в начале августа оказавшись в Красном Селе под Петербургом (где летом проходили военные сборы), после почти годовой разлуки с семьей великий князь вечером один

отправился в театр. Граф Ламздорф увидел в этом проявление бессердечия молодого наследника. Но он ошибался. В Красносельский театр Николай Александрович пришел, чтобы увидеться с юной балериной Матильдой Кшесинской. Много лет спустя она напишет об августовской встрече с наследником: «В тот же вечер (приезда. — С. Ф.) он был в театре, и я его увидела впервые после путешествия. Я была счастлива, но это счастье длилось недолго. Вскоре он уехал с родителями в Данию и вернулся в Петербург лишь к концу года». Но роман не закончился, о нем почти открыто говорили в великосветских салонах столицы.

Их знакомство произошло весной 1890 года. 23 марта в присутствии царской семьи в балетной школе состоялся выпускной экзамен, на котором Александр III обратился к начинающей танцовщице со словами: «Будьте украшением и славою нашего балета». Затем был ужин, на котором Кшесинская сидела рядом с наследником. Царь, улыбаясь, сказал им: «Смотрите, только не флиртуйте слишком». Все было трогательно и наивно. На склоне лет Матильда Феликсовна вспоминала, что она сразу влюбилась в наследника и, прощаясь с ним после ужина, смотрела на него (как и он на нее) не так, как при встрече: «В его душу, как и в мою, уже вкралось чувство влечения, хоть мы и не отдавали себе в этом отчета». То было первое романтическое чувство в жизни будущего императора, чувство, которое он сохранил, даже женившись и став примерным семьянином. Грязные слухи, как паутина, окутали историю этого романа, который преподносили в качестве очередного «доказательства» слабости Николая II. Ф. А. Головин, например, вспоминая сплетни о его связи с балериной Кшесинской, не забыл и «утку» о том, «что связь эта была подготовлена по желанию Александра III как лекарство от дурной привычки, которою страдал Николай». Что делать! Желание доказать, что тот, кого ты не любишь, не имеет ни одного положительного качества, — старо как мир. Часто сплетня становится самодовлеющим психологическим фактором, формируя желаемый для ее распространителя отрицательный образ исторического деятеля, в нашем случае — образ последнего русского самодержца. Влиянию современников порой поддаются исследователи и, схематизируя обыкновенную любовную историю, «роман», пишут о «санкционированном своеволии», еще одном, по словам Р. С. Уортмана, ритуале «инициации для взрослеющего молодого человека»! Получается сложный разговор о простых человеческих чувствах.

…Первоначально встречи великого князя и балерины были случайными. Но чем дальше, тем больше разгорались их чувства. Будучи летом в Красном Селе, наследник часто приходил на представления, находя время для разговора с Кшесинской. О его чувствах можно судить по дневнику за 1890 год.

«10 июля, вторник: Был в театре, ходил на сцену.

17 июля, вторник: Кшесинская 2-я мне положительно очень нравится.

30 июля, понедельник: Разговаривал с маленькой Кшесинской через окно.

31 июля, вторник: После закуски в последний раз заехал в милый Красносельский театр. Простился с Кшесинской.

1 августа, среда: В 12 часов было освящение штандартов. Стояние у театра дразнило воспоминания».