Николай Александрович был уверен, что вожак получил пулю в глаз, уткнулся мордой в снег и бьется в судорогах. Однако не тут-то было. Старый матерый волк продолжал нестись прямо на позицию императора и наследника, туда, откуда был сделан первый выстрел.
Охотники перезарядили оружие и дали второй беспорядочный залп. На снегу забились еще пять или шесть подстреленных волков, трое резко развернулись и бросились к лесу. Обезумевшие звери неслись, не разбирая пути, на огонь факелов, на трубный вой рожков, подальше от страшного редколесья, откуда в их собратьев вонзался раскаленный свинец, который прожигал шкуры, тела.
Вожак остался один, но не свернул, не замедлил бег, не испугался. Наклонив голову, черпая раскрытой пастью снег, он прыжками приближался к дереву, за которым стоял император. Матерый волк несся столь быстро, что другие охотники упустили момент, когда могли сбить его выстрелами с флангов. Теперь же, когда до дерева оставалось с десяток сажен и расстояние быстро сокращалось, стрелять по атакующему зверю было опасно. Так можно попасть в императора, наследника или другого охотника. Стрелки стояли не на прямой линии, а вогнутым внутрь полукругом из-за рельефа местности. Даже генерал-адъютант Воронцов-Дашков не имел возможности выстрелить по волку без риска задеть наследника.
Александр Александрович вскинул карабин, но отчего-то не стрелял. Тогда Николай прицелился и нажал на спусковой крючок. В этот же миг вожак расстрелянной стаи подпрыгнул. Пуля, которая должна была угодить в голову, пробила сердце волка. Зверь рухнул в снег. Николаю Александровичу показалось, что он слышал, как лязгнули клыки. Волк дернулся в конвульсии, вытянулся и затих.
Николай Александрович опустил карабин и посмотрел на отца. Тот приставил оружие к ноге и смотрел на вожака стаи, лежавшего неподалеку.
– Папа! – окликнул цесаревич.
Александр Александрович будто очнулся.
– Да? Отличный выстрел, Ники! А каков волчара! На смерть шел и принял ее грудью, раскрывшись.
– Это у него машинально получилось, папа. Ближе к дереву снег глубже, вот он и прыгнул.
– Нет, сын, он специально поднялся. Мол, вот он я, стреляйте. Честное слово, я бы пропустил его.
– Так вы поэтому и не стреляли?
– Нет, Ники, я ждал твоего выстрела. Мне не хотелось убивать этого волка.
– Так дали бы мне команду, и я не стал бы стрелять.
– Нельзя было, Ники. – Император кивнул на убитого зверя. – Он рвался сюда не для того, чтобы проскочить, уйти в овраг, набросился бы на нас и рвал бы в отмщение за расстрелянную стаю. Потому я и ждал твоего выстрела. Его должен был убить ты. Так и получилось.
К императору и наследнику подошел генерал-адъютант Воронцов-Дашков.
– Я видел, ваше высочество, как вы на последнем подлете срезали волчару. Признаюсь, впечатлило.
Вокруг начали собираться другие охотники, прибежали загонщики с факелами. Все принялись обсуждать охоту, особенно отважное поведение императора и наследника престола. Граф Воронцов в подробностях рассказал вельможам о том, чего они не могли видеть.
Александр Александрович отошел в сторону от оживленной свиты, присел на пень, торчавший из снега, и согнулся.
Николай увидел это, тут же подошел к отцу и спросил:
– Что с вами, папа? Вам плохо?
– Боль в спину ударила, сын. Ничего, со мной так нередко бывает.
– Позвать врача?
– Доктор Рейн остался во дворце.
– Вызовем!
– Не надо, мне уже лучше.
– На коня сесть сможете?
– Смогу.
– А то я пошлю за каретой.
– Обойдемся. Передай всем, объявляю конец охоте.
Александр Александрович не без труда доехал до Гатчины, где доктор Генрих Рейн осмотрел императора, натер мазями. Боль поутихла.
В десятом часу царская процессия двинулась в Петербург, в Аничков дворец.
Надо сказать, что император не очень-то жаловал Петербург. Его главная резиденция находилась в Гатчине. Примечательно, что он решил расположить свой кабинет в восьмигранной башне, непосредственно над тем помещением, где когда-то работал Николай Первый. Это не являлось случайностью. После убийства отца царь проводил жесткую консервативную политику, и дед был для него примером в этой борьбе.
Злопыхатели говорили, будто народовольцы до того напугали императора, что он старался как можно реже появляться в Петербурге, предпочитал прятаться в загородных резиденциях: Гатчине, Петергофе, Царском Селе. Естественно, подобные утверждения не имели под собой никаких оснований. Александр Третий, человек смелый, даже неоправданно отчаянный для государя великой страны, не боялся террористов, относился к ним с презрением, как к врагам собственного народа, клятвопреступникам, ничтожным личностям. Просто ему было удобнее жить и работать в Гатчине или Петергофе. Да и семье там жилось покойно. Впрочем, все церемонии по протоколу по-прежнему проводились в Зимнем дворце, и император непременно на них присутствовал.