Николай Клюев

Это не имеет никакого отношения к «хлыстовству». В православной церковной традиции «прилагатися» означает «присоединяться». Именно в таком смысле толкуют Отцы Церкви слова Иакова перед смертью: «…аз прилагаюся к людем моим…» И у блаженного Феодорита: «Приложися к народу своему» заключает надежду воскресения… Воскресения вселенского, воскресения ушедших, прошедших «моря черноводнее вара», воскресения духовной сокровищницы Руси, что незримо сохранялась Божественной волей за века отпадения. Всё оживает в роковой час всемирного противостояния злу и железу.

Пир мужицкий свят и миренВ хлебном Спасовом раю,Запоёт на ели Сирин:Баю-баюшки-баю.От звезды до малой рыбки

Всё возжаждет ярых крыл,И на скрип вселенской зыбкиВыйдут деды из могил.

Ключевой образ в «Поддонном псалме» — образ животного хлеба, отсылающий к притче Иисуса Христа о закваске: «Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло всё». И к толкованию этой притчи апостолом Павлом: «Разве вы не знаете, что малая закваска квасит всё тесто? Итак, очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом… станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины…»

«Новое тесто» узрел Клюев в есенинской «Радунице», в центральной вещи книги — маленькой поэме «Микола», герой которой послан Богом на землю, дабы защитить «скорбью вытерзанный люд». И пришедший Микола, «где зовут его в беде», обращается к позвавшим его: «Я пришёл к вам, братья, с миром — исцелить печаль забот… Собирайте милость Божью спелой рожью в закрома…» Сам Есенин становится в восприятии Клюева сродни Миколе, «приложившимся», соединившимся со своим духовным братом, что уже познал и свет Фавора, и воздействие адских сил, дабы изменить своим словом духовный мир Руси, изнемогающей в бесконечной брани.

Земля, как старище-рыбак,Сплетает облачные сети,

Чтоб уловить загробный мракГлухонемых тысячелетий.Провижу я: как в верше сом,Заплещет мгла в мужицкой длани, —Золотобрёвный, Отчий домЗасолнцевеет на поляне.

Пшеничный колос-исполинДвор осенит целящей тенью…Не ты ль, мой брат, жених и сын,Укажешь путь к преображенью?

«Брат, жених и сын» позднее естественно перейдёт в наставительное и целительное для заблудшего Есенина — «супруги мы». Это «супружество» отсылает к смыслам евангельских образов «брачной одежды», «брачной вечери», «брачного пира», «чертога брачного». Но «супружество» клюевское подлежит более утончённому толкованию в разрезе смыслов, воплощённых в апокрифических евангелиях, в частности в «Евангелии от Филиппа»: «Вот место, где находятся дети чертога брачного… Те, кто там, — не одно и другое, но они оба — только одно…» Ибо этот брак «не плотский, но чистый, он принадлежит не желанию, но воле. Он принадлежит не тьме и ночи, но принадлежит он дню и свету… И святое святых явилось, и чертог брачный призвал нас внутрь…»

Слишком многое он возлагал на своего «брата, жениха и сына», представляя себя и собрата как единое целое, чья связь скреплена ещё и воздействием сил враждебного мира…

* * *

В течение всего 1916 года Клюев с Есениным были практически неразлучны, исключая то время, когда Есенин, призванный на военную службу, выезжал с санитарным поездом к линии фронта. В конце марта — начале апреля Клюев обратился с письмом к полковнику Д. Ломану:

«Полковнику Ломану

О песенном брате Сергее Есенине моление.

Прекраснейший из сынов крещёного царства мой светлый братик Сергей Есенин взят в санитарное войско с причислением к поезду № 143 имени е. и. в. к. Марии Павловны.

В настоящее время ему, Есенину, грозит отправка на бранное поле к передовым окопам. Ближайшее начальство советует Есенину хлопотать о том, чтобы его немедленно потребовали в вышеозначенный поезд. Иначе отправка к окопам неустранима. Умоляю тебя, милостивый, ради родимой песни и червонного всерусского слова похлопотать о вызове Есенина в поезд — вскорости.

В желании тебе здравия душевного и телесного остаюсь о песенном брате молельщик

Николай, сын Алексеев, Клюев».

Сам Клюев готов был пойти вместе с Есениным санитаром, но ему, как белобилетнику, было в этом отказано. Есенин же служил в Царском Селе, к линии фронта выезжал дважды в течение года — и со своим неотступным спутником продолжал посещать литературные вечера и принимать участие в публичных выступлениях.