Никому не говори…

Она сопротивлялась, толкала его в грудь, но расстояние между ними почему-то сокращалось. Жар ее тела, прикосновение сосков и бедер, слабое покалывание волос на лобке, прижимавшемся к его животу, сводили его с ума.

— В чем дело? Если я в пылу страсти сказала «я люблю тебя, Мэтт», это ничего не значит. А если бы и значило — хотя на самом деле я люблю тебя только как друга, — не понимаю, почему ты придаешь этому такое значение.

Почему? Поставила бы она себя на его место… Раскрасневшаяся, большеглазая, растрепанная, Карли была такой хорошенькой, пылкой и сексуальной, что ледяной страх, который должен был испытывать Мэтт, будь он в здравом рассудке, уступил место страсти.

— Потому что я не хочу причинять тебе боль. Потому что я забочусь о тебе. Потому что я чувствовал бы себя последним мерзавцем, если бы переспал с тобой, а потом умчался куда глаза глядят.

Если он будет продолжать напоминать себе об этом, то сумеет встать, не овладев ею еще раз. А может, и нет.

Карли напряглась в его объятиях, явно недовольная услышанным. Ее глаза расширились и начали метать искры. Она снова толкнула Мэтта в грудь, но отодвинулась ровно настолько, чтобы касаться его сосками, причем нижняя часть ее тела, наоборот, прижалась к нему еще теснее. Впрочем, может быть, Мэтт сам прижался к ней. Да, наверное, так оно и было.

— Бесстыжие твои глаза. Ты не мог бы причинить мне боль, даже если бы очень постарался, — ответила она. — Как объяснить, чтобы ты понял? Единственное, чего я хочу от тебя, это твое красивое тело.

Конечно, это было чистейшей воды вранье, но Мэтт знал, что спорить с ней бесполезно. Тем более что он слишком далеко зашел. Страсть накатывала на него волнами и уносила с собой все мысли, страхи и планы на будущее. Кажется, он говорил ей, что мужчины думают членом. Если бы эта беседа состоялась сейчас, он доказал бы правильность этого тезиса на собственном примере.

— Бесстыжие глаза?

Здесь надо бы усмехнуться, но это было выше его сил. Он даже улыбнуться не мог. Мог думать только об одном: как еще раз ее трахнуть. Теперь Карли крепко прижималась к нему, и он ощущал каждый дюйм ее нежного, обольстительного тела, а ее отчаянное сопротивление только ухудшало дело. Его колено само собой согнулось, коснулось стройных ног Карли и осторожно двинулось вперед…

— Да, бесстыжие! — Разгневанная Карли смерила его свирепым взглядом. — Малыш, я когда-нибудь говорила, что у тебя потрясающая попка?

Тут Мэтт все-таки улыбнулся, одновременно просунув колено между ее ног, сжал ладонью ее грудь и впился в ее рот поцелуем. На мгновение Карли окаменела, но когда большой палец Мэтта нашел ее сосок, а ляжка прижалась к горячему и влажному лону, Карли застонала, обхватила его шею и с не меньшей страстью поцеловала в ответ.

После этого Мэтт опрокинул Карли навзничь, овладел ею, а потом перевернулся на спину, посадил на себя верхом и взял ее еще раз.

Когда удовлетворенная, измученная и ошеломленная (как и было запланировано) Карли рухнула на него, Мэтту пришло в голову, что она кончила еще дважды.

Но оба раза не произнесла ничего, кроме «о боже».

Ни разу не сказала ни «я люблю тебя», ни «Мэтт».

Что говорило о многом.

— Дерьмо, — устало сказал он.

Карли пошевелилась, приподнялась и оперлась подбородком на ладони.

На улице почти стемнело, и свет, который раньше пробивался сквозь шторы, больше не рассеивал полумрак комнаты. Мэтт все же видел ее, но не знал, радоваться этому или нет. Сомневаться не приходилось: на нем лежала именно Карли. Хорошенькая, как куколка, со светлыми кудрями, большими глазами, нежными розовыми губками и теплой шелковистой кожей. Она была сонной, слегка обалдевшей и пахла фруктовым шампунем и сексом.

Это была Карли, единственная девушка, которая всегда нравилась ему слишком сильно, чтобы лечь с ней в постель, а теперь он катился по наклонной плоскости, на которую вступил двенадцать лет назад, впервые овладев ею в машине. Карли всегда чертовски возбуждала его, а он любил ее почти как сестру, вот именно почти. Но на таких девушках нужно жениться, а это в его планы не входило.

Я люблю тебя, Мэтт.

— Что? — спросила она.

Мэтт еще мог уйти, но знал, что не сделает этого. Он хотел ее снова и не мог не взять то, чего хотел. Во всяком случае, сегодня он был не в силах отпустить ее. Можно было бы поддерживать страстную любовную связь, пока он не уедет из города, но Мэтт знал, что Карли это не переживет. Она сделана из другого теста. Мысль о вечных узах пугала Мэтта. До тошноты. До холодного пота.

Я люблю тебя, Мэтт.

«Дурак несчастный, — сказал он себе, — ты же знал, что этим все кончится. Посеял ветер — пожинай бурю». Он знал Карли. Ей было трудно вымолвить «я люблю тебя». Она всегда была дерзкой на язык, но очень чувствительной, и теперь эта чувствительность не давала ему покоя.

Карли мало кому могла сказать эти слова. Ее невеселое детство прошло рядом с чопорной бабкой; позже она жила с мужем, который жестоко обманул ее, а затем ушел к другой.