Никто

Он обернулся. Перед ним стояла женщина со шприцем в руке – медсестра, наверное, опять до ужаса похожая на Зинаиду, только ярко-рыжего цвета волосы выбивались из-под накрахмаленного белого колпака.

– Да вот, – развел руками Кольча, – заглянул поздороваться.

Тетка ухмыльнулась, смягчаясь:

– Здравствуйте!

А Топорика била в висок простецкая и ужасная мысль. Он знал, был уверен, но ему требовалось подтверждение, и он спросил:

– Их бросили?

Тетка усмехнулась:

– Ничего страшного. Вырастим. Выходим. Выкормим.

Так уж чтоб сильно, она не удивилась. И в словах ее не было ни гнева, ни досады – вообще ничего.

Кольча выкатился в коридор, а потом на улицу. Закурил. Валентина все не было. Шеф вообще вышел из подъезда не скоро, отслюнявив, похоже, директрисе задаток. Она стояла в дверном проеме, приветливо и довольно улыбаясь, а увидев «Вольво», выразительно сделала брови домиком, выразила уважение. Валентина, сразу заметно, переполняла какая-то тяжесть. Но он ничего не сказал. Просто взял паузу, указав Кольче место за рулем. Когда отъехали, патрон хыкнул, выдувая воздух, и, напялив на себя радостную улыбку, воскликнул:

– А ты боялся! Кольча поежился.

В конце аллеи семенила какая то жалкая старушечья фигурка, согбенная двумя авоськами.

– Ну-ка, – велел шеф, – притормози! – И когда поравнялись со старушкой, приветливо спросил: – Бабушка, вас подвезти?

– Ой-ей-ей! – запричитала старушенция, лицо ее напоминало залежавшуюся в хранилище картофелину – морщинистую и землистую. Она поинтересовалась: – Бесплатно?

– Да неужто на вас заработаешь? – деланно удивлялся Валентин, повернувшись всем корпусом назад и открывая дверцу. – Садитесь! Ведь тяжело!

Когда старуха уселась, он обернулся к ней и все тем же игривым голосом спросил:

– Что-то тяжеленькое тащите? От детишек, поди, отломили?

Старуха и обиделась, и испугалась:

– А вы чё, обэхаэс?

Тут уже и Топорик рассмеялся, а Валентин ответил:

– Совсем наоборот!

– То-то же, – выдохнула старуха, – а то напугали!

– Значит, там работаете? И давно?

– Дак лет тридцать, почитай.

– Здорово! – льстил Валентин. – Сколько ребятишек вырастили!

– Тьму-тьмущую! – согласилась старуха.

– Кем работаете-то?

– Нянечкой.

– А вы такого Колю Топорова не помните? – разъехался хозяин. Пер буром, наивный человек.

– Дак ить разве их всех упомнишь? Какой год-то?

Валентин сказал, старуха напряглась, будто бы вспоминая, но в зеркало заднего вида Кольча увидел, что старушенция вполне лукава, опытна и явственно симулирует умственное напряжение перед Валентином.

– Надо у главврача нашего… Бумаги-то у нее… Дак вы там были, я видела…

– Были, были, – разочарованно отвернулся Валентин. Старуха больше не интересовала его. И вдруг спросил: – А вы чего-то хорошо живете? Колечки с камушками, нарядная одежка, холодильники-морозильники. – Он резко обернулся. – Откуда дровишки, бабуся?

Но ту вопросы не смутили.

– Как же, – ответила она, – к нам всякие мериканцы пачками едут, детишек усыновляют. – Ее личико скукожилось, и морщинок стало больше от лукавой догадки. – Видать, сами рожать разучились, вот наших и берут. А наши-то! Ох! Как огурчики с одной грядки. Беленькие, крепенькие, правда, и больных полно, да разве это для мериканок-то беда? У них вон все есть, всякие лекарства. Вот наших и берут. И подарочки везут, а как же, чего тут плохого? И деткам хорошо, и дому, где выросли.

На углу старуху выпустили, а когда отъехали метров десять, Валентин захохотал:

– Поздно ты, парень, родился! А то забрали бы тебя «мерикашки» –то! И стал бы ты постепенно настоящим нью-йоркским гангстером. Ник Топороу!

Коля смеялся тоже, норовя угодить настроению хозяина. И брата! Чего бы просто хозяину хлопотать, разыскивать какую-то мать?

5

Потом они расстались, и Колю снова стало троить, как это бывает с движком. В четырехтактном двигателе на одной свече не возникает искры, вот и звучат только три такта вместо четырех. Движок будто задыхается. Словно человек от недостатка кислорода.

Он и сам знал, а детская начальница только это подтвердила, ведь она хоть и в кольцах, но раз тут сидит, значит, понимает, что затея Валентина никому не нужна. При чем тут какая-то мать, ему и так уже пятнадцать. Все ясно. А вдруг ее найдут?.. Зачем она? О чем они станут говорить? Ничего же не произойдет – он как учился в ПТУ, так и станет доучиваться, а она – только лишняя тоска.

Он чертыхался про себя, злился на Валентина. Успокоился лишь к вечеру. Как весенняя речка, вернулся после половодья в свои берега.

Делать было нечего, и Топорик решил прошвырнуться.

Он пошел по улице без всякой цели и плана, хотел поначалу пошататься возле квартиры с подушечками, обойти один за одним четыре угла, обогнуть квартал, но ноги сами собой понесли дальше, и он двигался бездумно, снова захлопнув все свои створки и форточки, ничего не соображая, тупо отмеривая шаги да вдыхая весеннюю свежесть.