Никто не уйдет живым

– Я ему не позволю! Не позволю! Где он? Джош? Где этот мудак? – она поняла, что кричит, через несколько секунд после того, как начала. – Три года! Три года, а он все еще свободен. Она с ним. Она! Почему ты не можешь их найти? Почему? Почему, Джош? Потому что он забрал ее из дома. Вот почему. Ее так никогда и не нашли…

А потом она прошептала в пораженную тишину в телефонной трубке:

– Она спрятала его. Спрятала его, Джош. Только так Фергал мог сбежать. Она знает, как прятаться. Она пряталась в том доме сотню лет. Почему никто из вас мне не верит?

Джош молчал. Даже он не знал, что сказать. Он был в Ираке и Афганистане; он участвовал в войнах, и Эмбер была уверена, что ему случалось убивать. Теперь он был телохранителем у богачей и их детей, потому что Джош умел видеть угрозу и все, что могло быть подозрительным или рискованным; он был специалистом по безопасности. Он знал, как прятаться и как прятать людей от их врагов. Но даже человек вроде Джоша не был ровней для нее.

«Для нее.

Для Мэгги.

Черной Мэгги».

Слова грохотали глубоко и глухо, ритмично, как маленький барабан под невидимыми руками, в деревянном ящике, в черной комнате, откуда открывались двери в иное место, которому не было видно конца.

– Примерно через час я сверну на обочину и отзвонюсь, – Джош изо всех сил пытался оставаться спокойным и профессиональным после того, как она наорала на него и практически обвинила в том, что он ее подвел. – Потом еще раз позвоню, когда буду подъезжать к дому. Будет уже поздно. Но ты постарайся оставаться спокойной, пока я до тебя не доберусь.

Эмбер всхлипнула.

– Никаких новостей нет? Можешь мне хоть что-нибудь сказать?

– Прости. Нет. – И она знала, что, говоря это, Джош пытался понять, как неграмотный рецидивист ростом выше шести футов, с ограниченными средствами, в грязной одежде и с руками, выпачканными кровью, без известных друзей в западном Мидленде, с половиной лица, обожженной концентрированной серной кислотой, мог три года скрываться и не оставить ни намека на свое местоположение. Кроме тела медсестры из отделения экстренной медицинской помощи, за которой он прокрался домой, заставил ее обработать свои раны, а потом задушил ее же собственными колготками спустя день после того, как сбежал из того места.

Эмбер набросила кухонное полотенце на газету с пылью, а затем отвернула крышку с бутылки рома.

Семьдесят четыре

В саду были люди. Мужчины в белых костюмах с эластичными манжетами и резиновых ботинках. Некоторые из них двигались. Их лица скрывались под масками и капюшонами. Мужчины обходили ямы, выкопанные в черной земле. Они носили по узким тропинкам, выложенным дощечками, синие ящики, лавируя между ямами.

Одно из отверстий в земле было накрыто белой палаткой. Через ее вход Эмбер была видна согнувшаяся фигура, очищавшая что-то, что держала у самого лица.

На заднем дворе установили ширмы из брезента, чтобы люди не заглядывали в сад, и кукуруза в полях, океан вощеных листьев, колеблемых ветром до самого моря, которое плескалось и пенилось о каменистый берег, была скрыта от ее взгляда. Но она слышала, как там, вдали, шумят растения и море, старое вечное море.

На самой длинной ветке дуба, росшего посреди лужайки, были повешены за шеи четыре женщины, склонившие головы набок, как любопытные птицы. Они следили за движением под своими обутыми в ботинки ногами, пока мужчины в белых костюмах извлекали из ям все больше похожих на палки коричневых предметов. Они убирали палки в прозрачные пакеты, а запечатанные пакеты осторожно укладывали в синие пластиковые ящики.

Громко вибрирующая машина высасывала воду из ямы, выкопанной возле дома. Рядом с машиной стояла и курила женщина. Эмбер не хотела встречаться с ней взглядом, но знала, что та смотрит на нее.

Прожектора в небе высвечивали части сада белым, а другие оставляли в темноте. Эмбер не могла сказать, что было тенью, а что – человеком, поскользнувшимся в грязи, которую дождь делал только хуже. Она посмотрела в небо. Видны были только четыре больших прожектора и никаких звезд. Иногда прожектора облетали дом, иногда просто зависали. От звука винтов она нервничала, потому что знала, что за ней наблюдают и снимают ее.

В полях сбоку от своих владений, через ветки деревьев, она видела горящие свечи ночного бдения. Слышалось пение группы женщин, разбивших лагерь в поле несколько дней назад.

Внизу, в доме, гомонила толпа людей. Все они говорили друг с другом одновременно.

Голос за ее спиной позвал Эмбер по имени. Мужской голос, который она узнала, и глаза ее наполнились слезами от мысли, что Райан так близко. Но с ним что-то было не так, и когда он позвал ее снова – «Стефани» – прозвучало это так, будто рот у него был набит едой.

Она отвернулась от окна и посмотрела на красную дверь спальни, сейчас открытую и касавшуюся изножья кровати. Фигура, лежавшая на кровати, отвлекала Эмбер от Райана; она видела только верхнюю половину тела с раскинутыми руками. Лицо было скрыто. Человек в кровати не двигался.