Никто не заплачет

— Ничего замечательного. — Кадочникова покачала головой. — Когда человек нормальный, психически и нравственно, попадает в любую сферу нынешней коммерции, будь то банк, фирма, книжное издательство, он может заранее узнать внутренний мир своих партнеров, прочитав учебник психиатрии, раздел «Слабоумие». Ему придется иметь дело с имбецилами и моральными идиотами. В этом нет ничего смешного, поверьте. Впрочем, мы отвлеклись от наших мальчиков… Про Сашу Сергеева — все. А вот Толик Чувилев из массы выделялся. Думаю, он был здоров. Ласковый, тихий мальчик, из всей свиты самый спокойный и послушный. Когда Козлова забрали из интерната, Толику было проще, чем другим. Он не срывался, не буянил. Его любили учителя и воспитатели. Потом, после восьмого класса, он поступил в ПТУ, кажется, на слесаря стал учиться…

— Как вам кажется, с кем из них двоих мог Козлов сохранить дружеские отношения?

— Трудно сказать. Мне кажется, скорее с Толиком Чувилевым. Но жизнь по-разному складывается, и столько лет прошло…

* * *

Судьбы двух воспитанников специнтерната, состоявших когда-то в свите Коли Козлова, сложились вполне благополучно. Диагноз «олигофрения в стадии дебильности» у обоих был снят, о чем имелись официальные заключения медицинских комиссий.

Сергеев Александр Александрович работал в автосервисе, проживал в городе Мытищи Московской области у своей сожительницы Рындиной Анжелы Ивановны. Пил, но не слишком. К уголовной ответственности не привлекался.

Чувилев Анатолий Анатольевич после окончания средней вспомогательной школы учился в ПТУ на слесаря, потом работал сантехником при жэках, в трех разных микрорайонах Москвы. К уголовной ответственности тоже не привлекался и совсем не пил.

Год назад он уволился с последнего места работы и занялся частным предпринимательством. Теперь ему принадлежал небольшой ресторан «Трактир», в двадцати километрах от Кольцевой дороги по Дмитровскому шоссе.

— Сантехник — это интересно, — задумчиво произнес Юрий Уваров, — особенно непьющий сантехник.

Очень скоро выяснилось, что большинство квартир, подвергшихся разбойным нападениям банды Сквозняка, обслуживались именно теми жэками, в которых работал сантехником Анатолий Чувилев. И по времени все совпадало. Между тем в показаниях арестованных членов банды сам факт наводки категорически отрицался.

— Куда легче было войти, туда и входили, — в один голос уверяли следствие соратники Сквозняка.

Вряд ли они так дружно покрывали наводчика. Скорее всего они просто не знали о его существовании. Связь с ним поддерживал только Сквозняк, и этого было вполне достаточно.

Бывший олигофрен Чувилев разбогател не только на починке унитазов. Однако доказать ничего нельзя. Нет свидетелей. Разве что сам Сквозняк…

Вероятно, этого человека из своего интернатского детства Сквозняк использовал потихоньку, подкармливал помаленьку, держал в тайном резерве, как бы про черный день. Если это действительно так, то именно к Чувилеву он должен обратиться в ближайшее время, ибо после безвременной кончины казначея Головкина черный день для супербандита уже настал.

Что касается Сергеева, то пока никаких возможных связей со Сквозняком или с кем-то из его банды не всплывало на поверхность.

— Значит, работаем Чувилева по полной программе, — говорил Уваров тем же утром на оперативке, — наружка, телефоны на прослушивание. Только очень осторожно. Спугнуть можем запросто.

Глава 26

Тридцать четыре года назад двадцатилетняя укладчица хлебозавода № 5 отказалась в роддоме от своего сына. У нее не было московской прописки. В отделе кадров хлебозавода лежал тетрадный листок, расписка: в случае рождения ребенка укладчица обязуется покинуть занимаемое ею место в общежитии хлебозавода и никаких претензий к администрации не предъявлять.

Листочек не являлся официальным документом. Остроумная начальница отдела кадров называла такие расписки «противозачаточными». Законной силы они не имели, но на психику девочек-лимитчиц давили.

В общежитии жить с детьми запрещалось — по закону. Общежитие не было семейным. Устроиться на другую работу без прописки невозможно. С лимита на лимит не брали. Если юная провинциалка после случайной любви не успевала вовремя сделать аборт, у нее был один путь: возвращаться домой, куда-нибудь в Пензенскую или Саратовскую область, прощаться со сказочной Москвой, падать в ножки маме с папой и быть готовой к долгому женскому одиночеству, к громкому злому шушуканью провинциальной молвы. Матерей-одиночек с московским «приплодом» в провинции не уважают и замуж не берут.