Никто не заплачет

— Замерз? — спросил Захар и обнял его за плечи.

— А, ерунда, — махнул рукой мальчик, — Лестница проржавела, чуть не сломалась. А профессор не спал. На машинке печатал.

— Видел тебя?

— Нет.

— Ну и ладно. Это теперь без разницы.

— Почему?

Коля уже понял почему. Однако хотел уточнить.

— Монгол свидетелей не оставляет, — тихо ответил Захар, — он редко ходит на дело. Очень редко. Но потом всегда — никаких свидетелей. Он не сидел ни разу, Монгол. Если попадется, ему сразу вышак, без разговоров. А тут у него особый интерес. У профессора сейчас в квартире какой-то тибетский божок вроде талисмана. Монгол говорит, это его вещь.

— Значит, они замочат профессора и его жену? — задумчиво спросил Коля.

— Скорее всего, — кивнул Захар.

— А этот божок, он золотой, что ли?

— Не знаю. Монгол его для себя берет. Продавать не станет. А остальное, что возьмут в квартире, пойдет в общак. Монгол так решил.

— А Монгол главнее тебя? — спросил Коля осторожно.

— Ну, как тебе сказать? — Захар пожал плечами. — Я в законе, а закон вещь железная. Я многое могу, но должен еще больше. А Монгол никому ничего не должен. Он сам по себе. Я весь на виду, отвечаю за каждое свое слово, а он в тени. И еще. Для меня существует предел. Мой собственный предел. Я, например, не могу убить женщину, старика, ребенка. Просто не могу — и все. По натуре своей. А Монгол может. Он никого и ничего не боится. Главное, самого себя не боится. Ты понимаешь?

Коля кивнул.

«Я хочу быть как Монгол, а не как ты», — подумал он, но вслух этого не сказал. Промолчал.

Прошло полгода. Некая Сидорова Мария Юрьевна стала хлопотать об оформлении опекунства над Козловым Николаем Николаевичем, 1963 года рождения. Хлопоты эти сводились к банальным взяткам. Из интерната Колю забрали поздней весной.

Пока опекунша занималась медицинско-бюрократической волокитой, ребенок сбежал от нее. Ничего удивительного, у олигофренов часто бывает мания бродяжничества. Сироту искали, но след его простыл.

А осенью в детской спортивной школе-интернате общества «Динамо» появился новенький. Звали его Захаров Николай Геннадьевич, ему было двенадцать лет. Из документов следовало, что родители мальчика погибли в автокатастрофе год назад.

Те чиновники, которым могло бы прийти в голову проверить это, были аккуратно подмазаны солидными взятками.

Захар решил, что от не праведного приговора, оскорбительного Колиного диагноза, не должно остаться и следа. Его не устраивало, чтобы диагноз просто сняли, признали ошибочным, хотя это возможно было сделать быстро и легко — за взятки. Он хотел, чтобы слово «олигофрения» навсегда исчезло из биографии мальчика.

Умные люди отговаривали, убеждали Захара, что диагноз только упростит Колину жизнь. Не возникнет проблем со службой в армии, и уголовная ответственность для таких дурачков всегда мягче. Но вор в законе был упрям и стоял на своем. Мало ли чем в этой жизни захочет заняться мальчик? Диагноз ограничит для него свободу выбора. Вдруг его потянет в институт? Почему нет? С его мозгами это вполне возможно. Пусть он станет кем захочет. Но слабоумным даже только по официальным бумажкам — не будет никогда.

Монгол честно взялся за обучение. Вечерами в спортивном зале интерната он проводил с Колей свои беспощадные уроки. Он учил его не только приемам каратэ и дзюдо, он запретил ему есть мясо, курить, пить спиртное, рассказывал о тайных приемах тибетской медицины, посвятил в основы самовнушения, медитации, гипноза и даже восточной магии.

Монгол вовсе не был буддистом или дзэн-буддистом. Он создал нечто вроде собственного учения, суть которого сводилась к искусству физического выживания, к сохранению целостности себя как сверхсильного, совершенного организма. Никакой морали, никаких чувств, кроме самой примитивной физиологии.

— Человек — слабое животное, — говорил Монгол, — причины твоей слабости в тебе самом. Главное, что лишает тебя сил, — жалость к другому человеку. Жалея другого, ты отдаешь ему часть собственной энергии. Энергия — самое ценное, что есть в тебе.

Захар брал его на выходные и воспитывал по-своему:

— Никогда не позволяй себе расслабиться при других. Не жалуйся и не хвастай. Учись терпеть и молчать, не болтай попусту. Твое слово должно быть на вес золота.

Когда Коле исполнилось пятнадцать, Захар сел в очередной раз и застрял надолго, на пять лет. Вернувшись, он не узнал своего питомца.

Это был крепкий молодой волк, обученный и воспитанный Монголом. Он владел всеми видами рукопашного боя, мог ребром ладони перебить кирпич, а человеческие хрящи — и подавно. В его серых северных глазах посверкивал тот же ледяной огонь, что и в черных восточных щелочках Монгола.

Ни о каком институте не могло быть и речи. Монгол все эти годы активно использовал его в самых разных делах, и даже бывалого Захара покоробило, когда он услышал, что на счету Сквозняка уже четыре трупа.