Никто нигде

— Ты когда-нибудь сходишь со сцены?

Его проницательность меня поразила.

— Как ты догадался? — воскликнула я.

— Никогда еще не встречал человека, которому хватает сил на такие долгие представления. Откуда у тебя столько энергии? — продолжал спрашивать он, молчаливо приняв правоту своего наблюдения.

— Как ты узнал, что на самом деле это не я? — повторила я.

— Я тоже разыгрываю роли, — ответил Юлиан. — Но ты… знаешь, у тебя столько энергии. Это даже пугает.

Он все заглядывал мне в глаза — а я все отворачивалась. Наконец решилась: взглянула прямо на него. И постаралась не бежать.

— Там кто-то есть, — сказала я, имея в виду того человека, которого я видела в его глазах. А потом спросила: — Я здесь?

— Да, ты здесь, — ободряюще ответил Юлиан.

Он погладил меня по голове. Я отстранилась.

— Больно, — объяснила я. — Любое прикосновение — как будто жжет.

— Я не хочу причинять тебе боль, — мягко ответил он.

Юлиан начал расспрашивать о моем детстве. Я пыталась что-то ему объяснить — но о тех секретах, что стали стенами моего убежища-тюрьмы, рассказывать не могла. Сперва я пыталась что-то объяснить кружным путем, символами и образами, потом бросила эту затею и принялась вместо этого рассказывать о трагических событиях своего раннего детства, к которым ничего не чувствовала. Так, сама того не желая, я направила его на ложный путь в его поисках ответов.

* * *

Юлиан пал жертвой моей беды: он чувствовал, что я сижу в какой-то черной яме, видел, что не могу из нее выбраться, и не знал, где искать ответы, которые помогут мне выйти на свет. Его забота обо мне и досада на свою беспомощность смущали меня и раздражали.

Я скрылась в городе в двух часах езды. Два дня спустя вернулась и позвонила Юлиану.

— Где ты? — воскликнул он.

— Здесь, на твоей улице, — ответила я; потом рассказала о своей поездке и о том, что нашла себе жилье — чердак общежития местной языковой школы, в обмен на преподавание студентам английского.

Мне нужно было побыть одной — и я заперлась на своем новообретенном чердаке. Здесь меня снова начали мучить кошмары: я просыпалась, но комната вокруг меня не сразу возвращалась к своему реальному облику. Перед глазами, словно в 3D-кинотеатре, продолжали разворачиваться сцены из снов. Я была в ужасе. Но страх застревал у меня в горле — и вырывался наружу лишь тихим жалобным хныканьем, которого никто, кроме меня, не слышал.

Мне приснилось, что мой младший брат связал семерых котят. Он связал им лапки, чтобы они не могли убежать, а потом притянул каждому голову к лапам, так что они не могли ни шевельнуться, ни вздохнуть. Я пыталась его остановить — но он, смеясь, перекинул первого котенка через высокую кирпичную стену, туда, где я не могла до него добраться. Кто-то схватил меня и не давал к нему подойти. Это мать держала меня за волосы и тянула назад. Я отчаянно боролась с ней, чтобы спасти котят, но тщетно — и, проснувшись, обнаружила, что бьюсь головой о стену.

Всякий раз, когда я становилась Кэрол, мое истинное «я» начинал символизировать котенок. Именно так я себя ощущала, когда реальная Кэрол привела меня к себе домой, словно бездомного котенка, найденного в парке. Однажды на берегу ручья я нашла пакет с семью котятами, принесла их домой и спрятала в гараже — так же, как сама пару лет спустя начала ночевать в чужих гаражах. Каждого из семерых я мысленно связывала с одним из цветов радуги, а каждый цвет радуги означал для меня определенные человеческие чувства, для меня самой такие далекие и недоступные.

Первым человеком, к которому я ощутила какие-то чувства как к отдельной личности, был мой младший брат. Во сне Том связывал котят и бросал через стену, где я не могла до них дотянуться — в этом отражалось то, как страх перед чувствами вынуждал меня сковывать себя. Всю жизнь я только и делала, что выбрасывала свое беспомощное «я» за стену, в «их мир», под маской Кэрол.

Защитником моего «я» был Уилли: это он рвался на защиту беспомощных котят. Однако спасти их не мог — сильнее его оказалась моя мать, которая позволила выбросить котят в «их мир», не думая о том, были ли они к этому готовы.

Я была в ярости на то, что Юлиан разбудил во мне чувства. Все эти эмоции в больших дозах слишком опасны — решила я и постаралась как можно больше времени проводить в одиночестве.